Тщетно ожидая ответа на этот ошеломляющий удар, Бакайс спел „Янки-Дудль“, „Звездный флаг“ и „Тело Джона Брауна“, тем самым окончательно добив сбитых с толку противников.

В Джексон мы прибыли еще дотемна. Несмотря на то, что я был пленником, я вошел в него с гораздо большим удовольствием, чем в последний раз — потому что мой язык теперь был свободен, и мне не нужно было ни под кого маскироваться. В маленьком и унылом городе царила паника. Мы вышли, но не прошло и пяти минут, как к нам подбежал мальчик-газетчик с криком: „The Mississippian“! Экстренный выпуск!» А потом уже немного потише он обратился к нам:

— Как дела, янки? Вы прибыли в столицу в самое время. Такой паники вы никогда раньше не видели. Все бегут. Губернатор Петтус призвал людей стоять твердо и держаться, а сам сбежал раньше, чем чернила высохли.

В Джексоне мы побыли три дня. После подписания обязательства нам разрешили пообедать в пансионе, расположенном в нескольких кварталах от тюрьмы, а также посетить редакцию «The Appeal». Эта газета, изначально печатавшаяся в Мемфисе, после появления нашей армии переехала Гренаду. Когда в Гренаде стало опасно, она перебралась в Джексон, оттуда в Атланту и, наконец, в Монтгомери, штат Алабама. Это был и в самом деле, весьма подвижный «Appeal».

Его редакторы очень любезно снабдили нас одеждой и деньгами. Они, казалось, были одержимы войной и не верили в дело мятежников, во имя которого они пожертвовали очень многим, отказавшись от своей 30-ти тысячной мемфисской недвижимости. Теперь они являлись самой предприимчивой и читаемой газетой Юга. Их не мучило злорадство — они называли Президента «м-ром Линкольном», а не «Иллинойским бабуином», а нас — «мерзавцами-янки», а «нежеланными гостями».

«Джентльмены, которые пытались ночью проскочить мимо артиллерийских батарей, и после того, как им удалось избежать смерти от снарядов и ядер, от кипящей воды паровой машины и от огня, охватившего их судно, были выловлены из реки спасательной командой. Каждый из них, чтобы спастись, крепко держался за тюк с сеном».

Армия Гранта шла к Джексону. Мы жаждали его прихода, постоянно напрягая свой слух, чтобы услышать гром его орудий. Мятежники, как обычно, объявили, что город не может быть взят, и будет защищаться до последней капли крови. Но накануне нашего отъезда нам доверительно сообщили, что авангард федералов уже в 25-ти милях, и некоторые подразделения уже вошли в город.

В обществе 45-ти безоружных военнопленных нас посадили на груженый боеприпасами поезд — при нем находилось менее дюжины охранников. Солдаты попросили капитана Уорда возглавить их и позволить им захватить поезд. Мы все считали этот проект вполне выполнимым. Для уничтожения вагонов требовалось не более десяти минут. Имея 12 пушек, следуя по не очень густо заселенной местности, мы могли легко пройти двадцать миль и воссоединиться с Грантом.

Но ведь мы же дали обязательство! Еще раз, тщательно перечитав его, мы окончательно осознали, что если наш замысел потерпит поражение, враг — согласно законам войны — будет совершенно прав, покарав нас смертью за это, и после долгих дебатов мы отказались от нашего проекта.

В Виксберге офицеры мятежников заверяли нас, что проезд по территории Конфедерации от Миссисипи до Атлантики по железной дороге — намного опаснее, чем плаванье мимо речных батарей. Поезда находились в очень плохом состоянии, и несчастные случаи со смертельным исходом случались очень часто, но мы путешествовали по старинке — очень неторопливо — со средней скоростью 8 миль в час, с частыми остановками и очень редко в ночное время.

Глава XXX

«Я надивиться не могу на них:

Их музыка, их жесты, их движенья

Красноречивей, чем потоки слов»[155].

Из всего того времени, что мы провели в заключении, нам потребовалось совсем немного, чтобы научиться видеть, понимать и доверять выразительности и правдивости человеческих глаз. Мы узнавали приверженцев Союза по их дружелюбным взглядам прежде, чем они произносили хотя бы одно слово.

Наш поезд остановился близ одной одинокой таверны Миссисипи — мы решили перекусить здесь. У двери в обширный обеденный зал стояла хозяйка, женщина лет тридцати пяти. Когда я вручил ей 20-ти долларовую банкноту Конфедерации, она спросила:

— А мельче денег у вас нет?

— Если Конфедерации, тогда нет, — ответил я.

— Северные тоже сгодятся.

— У меня нет ничего, кроме этого чека и Казначейских облигаций Соединенных Штатов.

Ее безразличное лицо мгновенно осветилось дружелюбием и сочувствием.

— Вы один из пленников?

— Да мадам.

— Из Виксберга?

— Да.

— Как вы считаете, что будет дальше?

— Грант наверняка возьмет.

— Конечно, он сможет (с большой серьезностью), если попробует! Там нет никого, кто бы мог помешать ему.

Тут начали подходить и другие пассажиры, и я отошел, но я без колебаний доверил бы этой женщине и мою свободу, и мою жизнь.

Основной темой для разговоров был рейд Грирсона — им удивлялись и восхищались. Этот лихой кавалерист, великолепно и продуманно выбиравший свои дороги, искусно уклонялся от всех крупных противостоящих ему сил, и побеждал все меньшие, а сам неторопливо разъезжал по всей долине Миссисипи, взрывая железные дороги и сжигая мосты. Иногда, со своим оригинальным юмором, он разговаривал с местными жителями. Одной старушке, которая слезно просила его не уничтожать ее имущество, он ответил:

— Разумеется, вы, безусловно, будете защищены, мадам. Я не собираюсь никому причинять зла. Не все еще знают, но, по правде говоря, я кандидат в губернаторы, и сейчас я объезжаю свой штат.

То, что мы ехали медленно, позволило нам подолгу и часто разговаривать с людьми и постоянно проповедовать им основные концепции Союза. Но они настолько сильно были пропитаны пропагандой Джефферсона Дэвиса, что совершенно не обращали никакого внимания на наши предупреждения, что скоро им придется ответить за все, и это обязательно произойдет.

Наш поезд шел по густым лесам — бок о бок росли сосны, пальмы и магнолии, украшенные длинными и широкими гирляндами испанского мха. На попадавшихся по дороге плантациях 3-х дюймовые ростки молодого хлопка выглядели словно проросшая фасоль.

Грубоватая и сдобренная некоей торжественностью шутливость Колберна постоянно проявлялась в каждой его беседе. Однажды, он долго беседовал с одним крепкого сложения техасским офицером, который с большой запальчивостью рассказал, как он помогал в повешении троих аболиционистов на суку одиноко стоявшего блэкджека[156] — прямо напротив крыльца его собственного дома. И, как обычно, добавил:

— Мы будем сражаться до последнего человека! Мы умрем в