залу. Три сестры сидели по углам, как старушки на поминках.

– Господи, – вздохнула Мария, – неужели мы сможем вынести еще и это?

– Зачем вы это придумали, Лёня? Неужели нет другого выхода? – сказала Татьяна.

– Как бы я хотел, чтобы мы вышли из дома, дошли до станции, которая видна из этого окна, сели в поезд и через два дня вышли в Шанхае… – я сделал паузу. – Но это невозможно. Атаман Семенов, его японские друзья, агенты британской разведки, агенты Колчака, большевики и партизаны ждут Государя на этой дороге.

– Мы все это слышали, – сказала Татьяна. – Опасность плена … Но разве сейчас мы не в плену у сумасшедшего? И по вашей милости идем с этим сумасшедшим в поход за тысячи верст.

Я смотрел на сестер, а ведь они ожили! Обморок сметен волной тревоги и возбуждения, бодрящим предощущением новых испытаний. Слава Богу – мы снова живы!

– Да, Барон – сумасшедший, но именно поэтому он сможет привести нас к цели, – сказал я убежденно.

Декабрь 1918 года

Станция Даурия

Анненков вошел в штаб и сразу услышал гулкие удары – будто в глубине здания кто-то лупил молотком по наковальне. Это Агриппина печатала одним пальцем очередной приказ барона. В остальном было тихо и пусто, как обычно. Анненков продолжал прислуживать волкам, несмотря на свое освобождение из-под стражи. Это позволяло ему по-свойски заходить в штаб, да и к волкам он привязался.

Анненков дождался барона, прибывшего в сопровождении полковника Резухина.

– Чего вам? – буркнул барон.

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, волки останутся без моего присмотра и вашего покровительства. Жалко их.

– С чего это? Без вас найдется, кому говно за ними подбирать.

– Опасаюсь, ваше превосходительство, – голодом заморят или пристрелят.

Унгерн посмотрел на Резухина. Тот сделал удивленное лицо.

– Да все в порядке будет с волками!

Унгерн усмехнулся:

– А он прав. Уморите вы волков. И что вы предлагаете, мичман?

– Выпустить.

– Ладно, пойдем.

Когда вошли к волкам, барон сказал:

– Ну, давай отпускай.

– Как?

– Не знаю. А как ты собирался?

Анненков никак не собирался. Он думал, позовут солдат, как-то выведут зверей на улицу и там отпустят.

Барон ждал. Но как расстегнуть ремешки ошейников, чтобы спустить волков с цепей? Анненков до сих пор не подходил к ним близко.

Барон выглянул с лестницы и крикнул вниз:

– Резухин, откройте все двери и скажите часовому, чтобы отошел и не вздумал стрелять!

Внизу заскрипели, захлопали входные двери.

– Ну что? Боишься?

– А вы? – спросил Анненков. – Не боитесь?

– Хамишь? – удивился барон. – Давай отвязывай.

Марс заворчал, обнажил клыки, приподняв дрожащую верхнюю губу, вздыбил шерсть на загривке, когда Анненков протянул руку к его шее. Попятился, широко расставил лапы, готовый к драке. Анненков отдернул руку и медленно сделал шаг назад.

– Видно, придется пристрелить, – сказал барон. – Все равно уморят их без меня. Резухин!

– Минуту, ваше превосходительство! Сейчас …

Анненков стал на четвереньки и медленно двинулся к Марсу, пригибаясь к полу, низко наклоняя голову и как бы подставляя шею, как это делают собаки перед вожаком. Волк перестал скалиться и ждал не двигаясь. Барон наблюдал с интересом.

– Жаль, хвоста у тебя нет, мичман, чтобы поджать.

Анненков осторожно подползал к зверю. Марс немного попятился, смотрел внимательно. Анненков протянул руку к ошейнику – волк снова обнажил зубы, но только на мгновение. Анненков убрал руку и снова протянул, убрал и протянул и только на пятый раз взялся за ошейник, расстегнул ремешок и сбросил цепь на пол. Секунду волк стоял неподвижно, потом отряхнулся, будто вышел из воды, и сделал несколько неуверенных шагов к открытой двери. Остановился недалеко от барона и оглянулся на собратьев. Анненков снял ошейники с Монгола и Машки – они не скалились и не щетинились, а Машка даже лизнула Анненкову руку.

– А хорошо у тебя на карачках выходит. С такими талантами до больших чинов дослужился бы при дворе, – сказал барон.

Освобожденные волки кружили по чердаку, словно вспоминая, как это – двигаться на свободе. Вожак посмотрел на барона и прошел мимо, Монгол и Машка за ним. И вот уже по ступенькам застучали их когти.

Через слуховое окно барон и Анненков вышли на крышу. Смотрели на волков, скакавших по глубокому снегу к синим сопкам. Барон засунул пальцы в рот и громко свистнул. Волки пересекли железнодорожные пути – три бегущие черные точки на белом. У вокзала стоял поезд, суетились солдаты и бесприютно жались к вагонам высаженные пассажиры.

Барон покосился на две согбенные фигуры, маячившие за трубами на другой стороне крыши.

– Марш вниз! Хватит с вас!

Фигуры радостно заковыляли к слуховому окну, как два циркуля. Барон обернулся и посмотрел на Анненкова.

– Ты сам это придумал – в Тибет идти?

– Сам, ваше превосходительство!

– А может, подсказал кто?

– Никак нет, ваше превосходительство!

Барон смотрел не мигая, и Анненкову вспомнилась легенда про то, как он определял шпионов. Не чинил допросов, а просто проходил вдоль строя пленных и смотрел в лица. Он был уверен в своей способности с первого взгляда постичь сущность любого человека. Не прошедших испытание тут же отправляли в расход без дальнейших проволочек.

– Ежели ты по чьему-то наущению играешь со мной – шкуру сдеру, натурально. Но мне, по правде говоря, плевать. Кто бы чего ни плел, ни путал против меня, я все узлы шашкой разрублю.

Барон не умел ничего откладывать на потом. Сразу после ночного визита к Романовым он приказал готовить экспедицию, и через двенадцать дней сумасшедших сборов уже выступали.

Первого декабря в девять часов утра Азиатская конная дивизия выстроилась на плацу. Отдельно стояли две конные сотни экспедиционного отряда. А за строем конников восточным базаром раскинулся обоз: полевые кухни, вьючные верблюды и лошади, погонщики-монголы и два вагона на санных полозьях. Николай и царевны стояли на ковре перед строем дивизии вместе с ее командиром.

Унгерн обвел шеренги длинным, цепким взглядом.

На нем был овчинный полушубок с генеральскими погонами, на голове – лохматая белая папаха. Он сделал несколько шагов вперед к войску, набрал воздуха и стал швырять слова в сторону строя, выталкивая изо рта облака пара. Глаза его слезились от ветра, и это придавало речи особенную звенящую высоту.

– Воины! Сегодня я оставляю вас! Оставляю надолго! Я и император российский Николай Второй отбываем в сердце Азии, в Тибет, для установления союза с Далай-ламой. Этот союз необходим, чтобы объединить все силы для борьбы с красной заразой. Сила буддийской Азии в соединении с силой белого рыцарства – вот что сокрушит не только большевиков,