Лязгнул замок, и стало очень тихо.

– Поешь! – Анладэль погладила сына по чернявой голове. – Поешь, поешь! Можно. Неизвестно ещё, сколько нас тут продержат.

Кайл замялся в нерешительности, но голод оказался сильнее, и он, схватив ломтик пирога, торопливо запихнул его в рот.

– А потом нас повесят? – спросил Кайл, силясь прожевать слишком большой кусочек.

– Ну что ты! – Анладэль замолчала надолго, глядя на танцующий огонёк лампы. – Потом вернётся твой отец и выпустит нас отсюда. Никто не посмеет тебя обидеть. Ты – сын милорда, Кайл! Никто нас не тронет.

***

А позже явилась сама Ольвин. Прошлась по каморке, свысока, насмешливо, оглядела узников.

– Ну, как вы тут? Зашла вас проведать, посмотреть, всё ли хорошо.

– Уходи! – Кайл внезапно вскочил, встал у неё на пути с лицом, перекошенным от гнева, преграждая путь хозяйке замка. – Уходи! Ты злая! Ты сказала, что нам поможешь… А сама обманула! Злая, злая лгунья!

– Я? Злая? Да что ты, мальчик! – Ольвин продолжала издеваться. – Экий он у тебя дикий всё-таки, Анладэль! Если кто и виноват, так это ты, милый. Твоя мать могла бы сбежать, да вернулась за тобой. Это из-за тебя вы оба оказались в западне. Запомни это, выродок! Из-за тебя все беды! А я не обманывала вас. Я обещала, что избавлюсь от вас. И я сдержала обещание. Между прочим, мучить вас я совсем не хочу. Наоборот. Я же вижу, как в этом подвале сыро, холодно и неуютно. Но вам совсем недолго здесь сидеть, поверь мне, дитя! Скоро все ваши напасти закончатся. Виселицы для вас уже строят, утром они будут готовы. Я повешу вас завтра же, покуда милорд не успел вернуться и предотвратить это. И кто меня укорит? Я поступлю по закону. Исполню указ его величества. Ведь нельзя ослушаться короля! Так можно навлечь его гнев на свою голову. Король Миранай велел казнить беглых рабов без всякого снисхождения. Так что… совесть моя чиста. Завтра в полдень вы оба уже будете болтаться на верёвках посреди замкового двора – хладные, безмолвные и свободные. Ты же этого хотела, Анладэль? Я подарю вам настоящую свободу.

Так и не дождавшись ни слова от лэмаяри, миледи Ольвин ушла прочь.

– Мама, так нас всё-таки повесят? – Кайл вернулся к матери, приник к ней, как цыплёнок, что прячется под крыло наседки. – Отец ведь ничего не знает…

– Не слушай её, моё сердце! Она просто пугает. Злится и пугает нас. Миледи не посмеет так сделать, потому что тогда твой отец рассердится и сделает с ней что-нибудь очень плохое. Нет, она не отважится. Не думай об этом! Хочешь, я расскажу тебя сказку? Про трёх волшебных коней и морскую королевну, хочешь? Ну, слушай!

***

К тому времени, когда Рита пришла второй раз, Кайл, уставший от волнений и бессонной ночи, уснул, положив голову на колени Анладэль. Сквозь дрёму до него долетел тихий шёпот.

– Виселицы готовы, – без предисловий сказала Старая волчица. – Она бы хоть сейчас вас вздёрнула… Безумная! Я умоляла её, да только она и слушать не желает!

По морщинистым впалым щекам старой рабыни внезапно покатились слёзы.

– Прости меня, Анладэль! Прости дуру! Хотела как лучше. Если бы я знала, чем всё обернётся! Я бы и сейчас вас выпустила, да только боюсь, ещё хуже сделаю. Догонят – на месте убьют.

– Всё одно теперь, – обронила лэмаяри устало и совсем без гнева. – Поздно сетовать.

– Нет, не позволю! Ольвин требует казнить вас завтра же, как закон велит. Да не все согласны. Милорд Радимар против, которого владетель за старшего оставил в своё отсутствие. Говорит, нельзя так с мальчиком, он всё-таки не просто раб… Да и ты тоже! Только милорду Форсальду ваши судьбы решать. А уж я не молчу, масла в огонь подливаю, твержу им всем, что гнев хозяина на их глупые головы падёт, ежели посмеют тронуть хоть волосок на голове малыша. Радимар время тянет, надеется, что милорд Форсальд вертается назад, а я Мать Мира молю, дабы он скорее домой приехал. На одно это уповать осталось!

– Я устала уповать и надеяться, – тихо отозвалась лэмаяри. – Об одном прошу – спаси Кайла! Если будет надо, убей Ольвин! Только не позволь им разделаться с моим сыном!

***

Время остановилось. И жизнь замерла вместе с ним. Кайл мог бы сказать, что это была сама долгая ночь на его веку, но он не знал доподлинно, а ночь ли это, или вечер ещё не угас, а быть может, на смену им уже пришёл новый день. Словно они с матерью оказались в каком-то собственном заколдованном мире, где время текло совсем иначе.

Осталось только ожидание…

Когда дверь со скрипом отворилась в очередной раз, мальчик был уверен, что это злобная Ольвин явилась за ними, дабы отвести на казнь. Но, взглянув на вошедшего, Кайл не поверил своим глазам.

На пороге их узилища, сжимая в руке масляную лампу, стоял хозяин замка, облачённый в меха и доспехи. Полукровка вскочил и бросился к нему в объятия не в силах поверить в чудесное спасение. Отец взъерошил ласково его волосы, и мальчик, сдерживая слёзы, остался подле, прижавшись к его бедру.

А мать медленно поднялась с пола, но осталась стоять на расстоянии, у стены.

– Что же ты сделала, Анладэль? – укоризненно вопросил Форсальд и вдруг сорвался на крик: – Как ты посмела?! Сбежать хотела? Ты бросить меня хотела? Меня! Меня – милорда Форсальда ар Вандара, владетеля Солрунга, Покорителя Прибрежных земель! Ты хоть понимаешь, кто – я, а кто – ты? Да любая женщина в Герсвальде мечтала бы быть на твоём месте! Чем ты мне отплатила? Дрянь! Как ты посмела меня предать?

От этого грозного страшного рёва Кайл сжался, как от удара хлыстом, отшатнулся в сторону, в ужасе взирая на отца.

– Я не предавала тебя, – спокойно и холодно молвила лэмаяри. – Предать можно только того, кого любишь. А я тебя ненавижу. И всегда ненавидела. Так какое же это предательство?

Она подняла бесстрашные синие глаза и посмотрела с вызовом на побагровевшего Форсальда.

Тот, казалось, онемел от такого ответа. Наверное, он ждал, что лэмаяри станет молить о пощаде, падёт ему в ноги. Но Анладэль, даже прожив столько лет в плену, смирившись с горькой долей рабыни, оставалась настоящей