— Я в больнице. Кора больна.

— Опять?

— То есть?

— Э-э, ну-у…

Я перебила ее:

— У Коры пневмония. Врачи сначала думали, что менингит.

Вторая жена Кристофа не ответила.

— Алло, вы слышите?

— С ней все будет хорошо?

— Да. — Я хотела заявить об этом твердо, но голос собеседницы звучал неприветливо, и мой сорвался. — Извините… Думаю, Кристоф должен знать… — Я опять осеклась. От стресса и старания сдержать слезы адски ныли челюсти.

— Сочувствую. Скажите, что я должна сделать?

Я подобралась.

— Можно мне узнать номер Кристофера?

Она долго молчала.

— Поверьте, будь моя воля, я бы вам не звонила.

— Нет, просто… впрочем, неважно.

— Что такое?

— Билли так уже делала.

— Как «так»?

— Говорила нам, то есть моему мужу, что Кора больна.

— Она постоянно болеет. — Я не слишком преувеличила.

— Но не так часто и сильно, как Билли уверяла нас… то есть Кристофа.

— Я вас не понимаю. Я в больнице, у Коры пневмония, еще недавно врачи считали положение очень серьезным. Вот Билли и решила, что Кристофу следует об этом знать.

Неудивительно, что Билли не хотелось звонить самой.

— Хорошо. Извините. Он в Дубае, в «Бурж-Аль-Арабе». Номера я не знаю, он всегда звонит мне сам. Но Кристоф точно там.

— Спасибо.

— К вам он не приедет — слишком много раз она поднимала ложную тревогу, — предупредила жена Кристофа. — Честно говоря, он не вернулся бы даже ради родных дочерей.

Я не стала поправлять ее оговорку по Фрейду и напоминать, что Кора тоже приходится Кристофу родной дочерью. И не спросила, что она называет «ложной тревогой». Тебе он поверит.

Международная справочная служба сообщила мне номер отеля. Об этой достопримечательности Дубая я знала только то, что вычитала в «Алан!». За ночь в нем надо было выложить тысячу долларов. Еще знала, что здание отеля прозвали «тараканником», поскольку в определенном ракурсе оно напоминало мерзкое насекомое, хотя прозвище могло относиться и к неисчислимым толпам постояльцев. Подходящее жилье для такого гнуса, как Кристоф.

— «Бурж-Аль-Араб».

— Будьте любезны, соедините с мистером Таррно. — Я приготовилась к ожиданию.

— Алло! — раздался знакомый голос.

— Кристоф, это Тесса. Хочу сообщить, что Кора в больнице с пневмонией. — На этот раз я не плакала. Голос звучал ровно.

— Откуда у тебя этот номер?

— Но ей уже лучше, спасибо, что поинтересовался.

— Так это правда?

— Разумеется.

— Состояние стабильное?

— Да, — ответила я, заранее зная, что сейчас услышу. Боже, как мне хотелось привлечь этого мерзавца к суду! Даже если ради этого пришлось бы поменять сферу деятельности.

— Я не приеду.

— А я и не прошу. Просто сообщаю, что твоя дочь больна. Все подробности знает твоя жена. Всего хорошего.

Он не заслуживал даже презрения.

Напрасно я поссорилась с Билли. Это моя ошибка, а она не виновата. До меня не сразу дошло, почему именно я должна звонить Кристофу. Я по-прежнему считала звонок напрасным, но могла и ошибаться. Как-никак, а Кристоф — отец Коры. Пусть он и дрянной отец, даже я признавала, что он имеет на девочку права. Ох, зря я расстроила Билли, она и без того измучена и не в состоянии рассуждать здраво. Мало ей забот, так она еще будет нервничать из-за нашего спора, сидя у больничной кровати дочери.

Я зашла в кофейню, заказала для Билли латте, прихватила коричневый сахар и длинную ложечку и отправилась мириться. Как и полагается взрослому человеку. У входа в детское отделение я нажала кнопку селектора.

— Я ищу Билли Таррно, она здесь у дочери Коры.

— Можно узнать ваше имя?.. Извините, мне только что сообщили: она… — Издалека что-то неразборчиво произнесли. — Ее здесь нет.

— Понятно. А можно мне проведать Кору?

— Вы родственница?

— Что, простите?

— Вы ей родственница?

После длинной паузы я ответила:

— Крестная мать.

— Согласно больничным правилам, — раздался ответ сестры, — в палатах могут находиться только родственники.

Селектор отключился. Я стояла в пустом коридоре. Только родственники. Если меня не пускают к Коре, кого же пустят ко мне?

Я медленно дошла пешком до Кингс-роуд и на одиннадцатом автобусе добралась до Виктории. В прежние времена я бы первым делом позвонила Бену и всю дорогу рассказывала ему о нашем споре. Передала бы слово в слово, зато избавилась от необходимости размышлять. Мне стало бы легче, и я даже задуматься не успела бы, почему так страдала. «Интересно, — думала я, проходя мимо ярко освещенных витрин, — с каких пор Бен служит мне костылем?» Бен утешил бы меня, заверил, что больнее всего мы раним самых близких, что я все-таки родственница. Возможно, даже упрекнул бы меня за неделикатность, а я воспрянула бы духом и поставила себе отличную оценку за великодушие. Я перевела взгляд на парочки, в обнимку бредущие по тротуару. На самом деле Бен своими утешениями обманывал меня, а я предпочитала верить в эту ложь во спасение. Я уставилась на телефон, отчаянно скучая по Бену. Мне страшно недоставало его опеки. Спрятав телефон, я вышла из автобуса на своей остановке. Не стану ему звонить, об этом не может быть и речи, ведь я заключила пакт с Богом. От этой мысли стало еще тоскливее: я поняла, что хочу поговорить только с Беном. Домой не тянуло.

Путь через Викторию я проделала переулками и, вместо того чтобы перейти шоссе, отделяющее меня от реки и дома, повернула влево и дошла до галереи Тейт. Поднявшись по широким каменным ступеням, я вошла в здание. Внутри даже воздух другой — мягче, чем снаружи. Галерея словно окутывает тебя, внушает чувство защищенности. Враждебный мир остается позади. Все посетители приходят сюда с одной и той же целью: преклониться перед искусством. В почтительной тишине я прошла в зал Тернера и долго смотрела на великие полотна. На них шел дождь — капли падали мне на лоб. Я отчетливо слышала шум прибоя. Упивалась скоростью, наслаждалась эхом тишины. На выставке я провела несколько блаженных часов. Конечно, это не дружеская болтовня с Беном, но тоже неплохо. По крайней мере, без побочных эффектов.

Из галереи я вышла уже в сумерках, успев успокоиться. Из состояния хандры я выбралась без посторонней помощи. Люди спешили домой — измученные стрессом, усталые, проработавшие от звонка до звонка, чтобы иметь возможность дать образование детям. Они торопились, чтобы втиснуть все родительские обязанности в один чрезмерно плотный час, а потом уложить детей в постель. Я шагала по тротуару, в кои-то веки не впопыхах. Да, я эгоистка, но что в этом плохого? Если не считать ссоры, сегодняшний день выдался удачным. У Коры не менингит. Нам повезло. А как же остальные? Те, чьи анализы дали положительные результаты? Как же матери этих детей? Которые уже не выйдут из больницы? Растить ребенка — все равно что передвигаться по минному полю. Конечно, если сумеешь зачать и переживешь беременность.