резко мотнул головой, прикусывая руку Астры. Укус был не сильный, даже игривый. Пёс пытался отвлечь Астру, а не напугать. Или напоминал, что теперь ей незачем переживать об испытаниях.

«Я всё равно никогда не собирался допускать тебя», вспыхнуло у неё в груди.

Она, поморщившись, отпихнула щенка подальше, и тот, ведомый шелестом листьев, погнался за чем-то и убежал прочь. Зеф вздрогнула и обернулась, и все лампочки в её трубке разом погасли. Раздосадованная она выругалась и с силой пнула пень так, что вверх взмыли щепки. Затем она вновь встала на одну ногу, надеясь вернуть концентрацию.

Астра развернулась и, пока никто не смотрел, юркнула между деревьев. Что ж, тренировку подруги она испортила так же, как до этого свою собственную. Может быть, в этом и есть её дар? Всё портить. Это ведь и впрямь получалось у неё неплохо. И она тренировала этот навык практически каждый день.

Усмехнувшись этой мысли, она, стараясь больше не издавать лишних звуков, поспешила к дороге.

Глава 12. Дар. Часть 3

Занятия начались с молчаливой молитвы. Не одной из тех, что включает в себя песни, посещения общего храма и до зубной боли поучительную притчу, рассказанную одной из служек — такая будет позже, в конце дня. Нет. Тихой, личной, заставляющей погрузиться в себя.

Подразумевалось, что следовало очистить свой разум, подготовив его, как готовят к посадке почву, к получению семян знаний. Расслабить тело, давая ему набраться сил, как растению, впитывающему влагу. Попросить у Иль’Пхора мудрости, чтобы вынести из грядущего дня необходимые уроки, и решимости преодолеть все ниспосланные тяготы.

Что ж, вполне уместно — тягот сегодня и впрямь было больше обычного. Вот только Астра столько раз молилась Иль’Пхору прежде — молча или крича до срывающегося голоса, — что успела убедиться, что Бог не только отказывается говорить с ней, но также и её не слышит. Или по крайней мере делает вид.

Целый класс — просторное помещение с пятнадцатью одноместными столиками по периметру, с заляпанной и потёртой доской для грифеля и одним широким окном, дрожащим ставнями, — замер, утонул в благоговейной тишине. Фита Раун, одна из служек, специально посетившая учеников сегодня, заняла своё место в середине класса, раскинув руки, будто собиралась впитать все их мысли в саму себя и передать Иль’Пхору.

Астра сидела в одиночестве за одним из дальних, обшарпанных и исцарапанных столиков из спрессованных опилок, закрыв глаза и положив перед собой сцепленные в замок руки, надеясь, что никто не увидит, как они дрожат.

Она была в бешенстве. Чувствовала себя истерзанной, опустошённой, разорванной на лоскуты. Ей хотелось кричать — и в этой щекочущей разум тишине ещё сильнее, — выпустив ярость наружу. И она бы, возможно сделала это, если бы не опасалась, что вместо гнева крик выпустит на волю её боль и отчаянье.

Сраный Безелик. Этот напыщенный, надутый от собственной важности бурдюк с дерьмом. Астра никогда не видела, чтобы он сам использовал дар. Говорили, что он умел управлять потоками в своём теле — лучше многих изучил эту, одну из самых никчёмных, способность слушателей. Он был уверен, что она поможет ему войти в число старших жрецов, однако так и не получил такой возможности. И вот теперь... Теперь старался отыграться на Астре!

Бездна, как он мог так поступить с ней? Как мог унизить её на глазах у всех, зная, сколько усилий она прикладывала на тренировках. Скольких стараний ей стоит держаться на равных с теми, кто старше её, опытнее её, кто более одарён сраным Иль’Пхором. Сколько рвения ей приходится прикладывать, замещая им мастерство. Зная, как важно для неё быть на этих тренировках среди других учеников, быть частью их группы, не отличаться.

Как, бездна дери, он мог наказывать её за то, что она пыталась защитить одного из их группы — защитить его собственного сына. Разве не это всегда являлось целью слушателей? Защищать знания и защищать людей, которые не могут защитить себя сами. Как он посмел назвать её слабой, учитывая, что она единственная, кто не побоялся против него выступить? И как имел наглость отказаться от неё, выбросив, словно заржавевший кинжал.

Молитва кончилась, и Фита Раун растворилась в пыльном коридоре также беззвучно, как появилась. Начался первый урок. Судя по записям Астры, ей пришлось высчитывать какие-то уравнения и ни в одном из них Астра не добралась до ответа несмотря на то, что они были записаны на доске.

Сраный Безелик. Но он никогда не любил Астру. Не проводил с ней индивидуальных занятий, не разбирал ошибки и чаще всего делал вид, что её попросту не существует. Выбирая ей соперников, он бросал её то в пары, на которые всем было плевать, либо выставлял против учеников, которых хотел как-то выделить. Но вот Сайрус... Сайрус был ещё хуже!

Она спасла его — пусть и не была уверена, что Безелик намеревался завершить начатое. Она не согласилась пожертвовать его жизнью ради собственной цели — хотя и предполагала, что это была лишь проверка без правильного ответа. Она рисковала. Рисковала и потеряла всё. А он, этот сукин сын, даже не вступился за неё. Проглотил язык перед собственным папочкой, чтобы не потерять тёплое место!

Прошло ещё два урока. Два урока, на которых Астра кипела, варилась в собственных мыслях. Упивалась ими, захлёбывалась. От этих уроков даже не осталось записей, лишь крохотная зарисовка в углу листа, на которой Астра изобразила девочку с крыльями, парящую над островом. Свет лучился от неё во все стороны, свет, который по задумке Астры мог исцелить весь город, каждого человека. Сделать их счастливыми.

К четвёртому уроку злость начала затухать, выветриваться. Покрываться заскорузлой коркой, как бывает даже с самой глубокой раной. И на место ослепительной ярости приходили усталость и отчаянье.

Только тогда ей стало одиноко. Одиноко и страшно.

Сайрус не пришёл на занятия вовсе — в точности, как и его подпевалы Беври и Аллемон, крутящиеся вокруг него хвостом. Ублюдок зализывал раны, жалуясь на жизнь, хотя в сущности с ним не случилось ничего страшного, кроме, разве что, разбитой губы. А что оставалось Астре?

«Я никогда не собирался выдвигать на испытания тебя».

Она отчаянно не хотела верить в эти слова. Боялась до дрожи, что они могли быть правдой. Что её усилия, в сущности, ничего не стоили. Что она лишь безродная девчонка, убедившая себя когда-то, что может стать одной из слушателей, войти в их ряды, стать чем-то большим, чем были её