рассказывать что тебе заблагорассудится и о ком хочешь? И разумеется, ей поверили?

— Всегда верят тому, что нравится черни.

— Правда? Тогда скажи, как чернь восприняла известие об аресте Иеронимы? Каким образом ее свекор днюет и ночует в Сеньории?

— Народу неизвестно об этом аресте.

Лоренцо отвел глаза от лица молодой женщины, запылавшего гневом, и его низкий голос стал еще глуше, когда он сказал:

— Иеронима бежала из тюрьмы до того, как стало известно о ее аресте. Она в бегах, и никто не знает, где она…

— Что?! — в один голос воскликнули Фьора и Деметриос.

— Как это случилось? — спросил грек, стараясь ничем не выдать своих чувств.

— У стражников было два клиента Пацци, и они тут же предупредили Джакопо. Он пришел со своими людьми и с испанским монахом за своей невесткой, она была еще без сознания. Это позволило им сказать, что она стала жертвой обмана и колдовства… Труп Пьетро, выловленный в реке, и признания Вираго подлили масла в огонь. Фра Игнасио призывал народ на всех площадях и перекрестках схватить тебя, Фьора, и Деметриоса…

— А ты, — бросила Фьора, — что ты делал в это время?

Ты, хозяин Флоренции, всемогущий Лоренцо Великолепный?

Что делал ты в то время, когда убивали твоего друга, моего отца? Что делал ты в то время, как меня обвиняли в Санта-Лючия, когда меня выкрали из монастыря, затем спрятали у Вираго, которая отдала меня в руки этого презренного Пьетро и он стал меня душить? Если бы не Деметриос, он убил бы меня, а ты ничего не предпринял. Ты меня лишил всего, ты позволил…

— Поджечь дворец Бельтрами, — тихо сказал грек. — Это он горит, я не ошибся?

Фьора повернулась и с ужасом посмотрела на него.

— Мой дом?

— Да, Фьора, — произнес Лоренцо, — твой дом. Когда ты поймешь, Фьора, что мы живем в республике и что моя власть заключается в том, что я стараюсь сделать ее богатой, счастливой и могучей?

— Я это понимаю. — Фьора прищурилась. — В то время, как ты позволяешь иностранному монаху управлять толпой, сам предпочитаешь беседовать с королями и великими людьми сего мира? Но знаешь ли ты, что этот посланец папы, ненавидящего тебя, является твоим врагом в еще большей степени, чем моим?

Я лишь пешка на шахматной доске.

— Что ты об этом знаешь? — Лоренцо устремил на нее пронзительный взгляд.

— Я знаю больше, чем ты…

И Фьора коротко рассказала, что произошло в большой зале монастыря Санта-Лючия.

— Оставь монаха закончить свое дело, — добавила она с презрением, — и вскоре племянник Сикста IV станет хозяином Флоренции, хозяином, который заставит уважать свою волю!

По мере того как она говорила, чрезвычайно подвижное, выразительное лицо Лоренцо позеленело, как будто краска с его бархатного платья перешла на него.

— Монах живет в монастыре Сан-Марко. Сегодня ночью он будет арестован и препровожден под надежным эскортом до границ Флоренции. Я благодарю тебя за то, что ты представила доказательства того, о чем я подозревал. Деметриос может тебе это подтвердить…

— Возможно, — произнесла с иронией Фьора, — но тем не менее нас подвергают всеобщему преследованию… в то время как донна Пацци свободно разъезжает по большим дорогам.

— Я обещаю разыскать ее, но для вас я ничего не могу сделать, кроме как дать вам возможность уйти и укрыть вас в надежном месте…

— Я разыщу ее сама, — сердито бросила Фьора. — Можешь обо мне не беспокоиться, раз ты не смог отомстить за моего убитого отца, чья честь была запятнана…

— Марино Бетти убит, и Савалье сделал это по моему приказу, — сказал Лоренцо в свое оправдание.

— Да, но ночью, тайком, а не прилюдно и не на центральной площади! В результате мой отец по-прежнему остается отверженным, лгуном и, почему бы и нет, предателем в глазах всех горожан!

— Действительно, почему бы нет? — вскипел наконец Лоренцо. — У меня есть все основания предполагать, что он предал республику, помогая своим золотом вооружить герцога Бургундского. Фуггеры потребовали выплаты по векселю ста тысяч флоринов, переведенных ими в казну Бургундии на счет мессира Филиппа де Селонже. Что ты на это скажешь?

— Ничего… нет, спрошу: деньги были выплачены?

— Банку Фуггеров? Конечно, нет. Твой отец умер, и состояние находится под контролем…

— Под твоим контролем и без всякого на то права! — бросила Фьора обвинение в лицо Лоренцо.

— Это был единственный способ не дать им попасть в руки семьи Пацци, а твое удочерение подмочено ложным документом! Что касается Фуггеров, тем хуже для них! Они будут договариваться с герцогом Бургундским…

— Итак, — медленно произнесла Фьора, — моего отца считают не только отверженным и лгуном, но и бесчестным человеком, его, чье слово никогда не подвергалось сомнениям?

Это было мое приданое!

— Твое приданое?

— Неподалеку, в соседнем монастыре, я была обвенчана с посланником из Бургундии в ночь перед его отъездом. Он знал правду о моем рождении и потребовал заключить этот брак, потому что ты отказался помочь его хозяину. Теперь я графиня де Селонже.

— Доказательства! Есть ли у тебя доказательства? — воскликнул Лоренцо, лицо которого из смертельно бледного стало багровым.

Фьора уже была готова сказать, что она не знает, где теперь находятся бумаги, как вдруг раздался голос.

— Вот они, сеньор! — спокойно сказала Леонарда и приблизилась, держа в руках пергаментный свиток, перевязанный зеленой лентой. — Ты найдешь здесь акт об удочерении донны Фьоры, ее свадебный контракт, подписанный и подтвержденный печатью ее супруга, копию векселя и даже аттестацию с подписью и печатью падре Антонио, приора монастыря. Мессир Франческо Бельтрами накануне смерти, зная о том, что его преследуют враги, передал все это мне…

Лоренцо Великолепный взял свиток, протянул его Полициано. Внезапно отяжелевшим шагом Лоренцо прошел и сел в высокое кресло Деметриоса.

— Читай! — произнес он.

Поэт развязал ленту и пробежал бумаги взглядом, затем снова их свернул:

— Все в порядке, сеньор!

— Есть еще и другое доказательство, — сказала Леонарда и, достав из-за корсажа золотое кольцо с гербом Селонже, показала его Лоренцо, затем с торжественным видом надела его на палец Фьоры, которая тут же сжала руку, не сумев скрыть дрожь, охватившую ее.

— Итак, ты супруга одного из первых лиц Бургундии? — Лоренцо невесело засмеялся и продолжал:

— Так почему же твой супруг не явился вовремя, чтобы во всеуслышание защитить тебя перед теми, кто тебя обвинял? Почему не вызвал он на дуэль за невольно нанесенное оскорбление его имени?

— Потому что в данный момент я, очевидно, уже вдова, — Фьоре не удалось скрыть своей горечи. — Мессир де Селонже готов был умереть, чтобы наказать себя за то, что своей женитьбой на мне он