– Зачем нам их радовать? – спросила Соня, когда Лана помогала ей завязать бант на талии. – Они печальные люди?

Как тут не улыбнуться? Лана улыбнулась.

– Нет. Просто они сегодня вернулись домой с отдыха, устали с дороги, и нужно вести себя хорошо. Этим их порадовать.

– Я всегда веду себя хорошо. К тому же, в этом платье я прыгать и бегать не могу.

– Тоже плюс.

И вот теперь Соня старательно улыбалась новым знакомым, не замечая, что мать рядом с ней здорово нервничает. Иван же наблюдал за всем происходящим как бы со стороны, стоял и смотрел. В основном, на девочку. Потому что Соня выглядела настоящей принцессой, и это отчего-то заслоняло все переживания в его сознании. Он никогда не умилялся на детей, ему не было это свойственно, наверное, поэтому к своим тридцати трём годам всерьёз так и не задумался о браке и потомстве. А на эту девочку смотрел, и в груди что-то щемило. Может, потому что чувствовал своё, родное? Но это настолько сентиментальное чувство, что его даже анализировать не хотелось.

– Лана, что вы стоите? Проходите, – вдруг засуетилась Тамара Константиновна. Наконец, взглянула на бывшую невестку. – Мы, и правда, так давно не виделись. Вот так не собирались…

– Володь, ты раздобрел, – влезла со своим замечанием Любовь Аркадьевна, и даже хлопнула бывшего родственника по выпирающему животику. Владимир Иванович не возмутился, не удивился, но глянул красноречиво.

– У меня жена готовит хорошо.

– Нашёл оправдание. В нашем возрасте нужно о себе заботиться. О лишнем весе…

– Люба, сядь, наконец, – невежливо прервал её старший Сизых. Тоже на Лану с девочкой глянул. В его взгляде Лана заметила неодобрение, но он пытался его сдержать, изо всех сил.

После неловкой заминки, Тамара Константиновка подошла и Лану обняла. Шепнула той на ухо:

– Ты хорошо выглядишь.

Это был не комплимент, это была попытка поддержать. От мысли, что Ванины родители, как и половина страны, следили за новостями о её разводе по телевизору, стало и вовсе не по себе. Но Лана заставила себя улыбнуться.

– Спасибо. Вы тоже хорошо выглядите. Загоревшие. Как отдохнули?

– Хорошо, хорошо отдохнули… – рассеянно отозвалась бывшая свекровь, а её взгляд снова остановился на Соне, стал обеспокоенным. – А ты Соня?

– Соня, – с готовностью кивнула та, и вдруг протянула Тамаре Константиновне руку для приветствия, и серьёзно проговорила: – Очень приятно познакомиться.

Лана на дочку посмотрела, сделала страшные глаза и шепнула:

– Не настолько хорошо.

Соня моргнула, глянула на Ивана, потом на мать.

– Ты же сама просила.

Захотелось провалиться сквозь пол от стыда и неловкости. Опять спасла Любовь Аркадьевна, с воодушевлением поведавшая:

– Соня очень хорошо воспитана. Мне иногда кажется, что чересчур.

– Не может быть воспитания чересчур, – сказала Лана, подталкивая дочку к креслу, ближе к Ване. А та подошла и покрутилась перед ним, с лучезарной улыбкой.

– Красиво?

Тот улыбнулся девочке в ответ.

– Очень красиво. Ты принцесса.

Соня согласно закивала, присела на самый краешек. Потом начала оглядываться.

– А где Прохор?

Владимир Иванович странно кашлянул, только этим выдал, что нервничает.

– На улице гуляет. А то сейчас будет под столом на всех прыгать.

– Мне Прохор нравится, – продолжала Соня с воодушевлением. – У нас в Москве были только большие собаки. Бабушка Маша не разрешала заводить маленькую, говорила, что та будет много лаять и портить мебель.

– В чём-то она права… была.

– А вы, значит, перебрались сюда? – задал свой первый вопрос Владимир Иванович.

Лана не знала, куда ей деться от его пристального взгляда. Свёкор всегда был человеком прямолинейным, вокруг да около не ходил, и если ему необходимо было что-то выяснить, уйти от его вопросов было невозможно.

– Было не так много вариантов, – осторожно ответила Лана. И вдруг поняла, что отвечать именно Владимиру Ивановичу было самым сложным. Все эти вопросы за последние недели она слышала не раз, и не два. Спрашивали с сочувствием, со злорадством, с откровенным любопытством, но Лана никогда так не нервничала, даже когда отвечала Ване. А сейчас понимала, что пытается оправдаться, каждым своим ответом. А что будет, когда они начнут расспрашивать про Соню?

– Люба, и ты решила вернуться? – поинтересовалась Тамара Константиновна, видимо, решив попробовать разрядить обстановку.

– Кто бы мог подумать, правда? – развела руками Любовь Аркадьевна. – Тома, я ушла от Толи. Это невероятно, но мои нервы, в конце концов, не выдержали.

Лана на Ивана посмотрела, тот только плечами пожал, а Люба продолжала жаловаться бывшей родственнице и подруге, кажется, окончательно перепутав сказку с былью. Видимо, решила вычеркнуть из памяти тот факт, что это муж с ней развёлся, а она его за это ненавидела, потом звонила сообщить, что прощает, и вновь ненавидела. Из её рассказа в данный момент следовало нечто совершенно иное.

Владимиру Ивановичу про развод бывшей сватьи было неинтересно, он сидел за столом, жевал и разглядывал внучку, потом переводил взгляд на её родителей и начинал приглядываться к ним, с особой долей проницательности.

– И что вы собираетесь дальше делать? – спросил он в какой-то момент, перебив живой монолог Любовь Аркадьевны. Та на полуслове замолчала, тоже насторожилась.

Пока Лана лихорадочно собиралась с мыслями, пытаясь найти хоть какой-то, пусть глупый и пустой ответ, лишь бы сгладить ситуацию, Иван вместо неё ответил, просто и веско:

– Жить.

– Интересный ответ. Долго думал?

– Пап, не начинай. – Ване улыбнулся Соне через стол. – Ешь. Вкусно?

Соня головой покрутила, на взрослых посмотрела, затем кивнула.

– Вкусно. Мама такие котлетки не делала никогда.

– Мама научится, – успокоил девочку Иван. А на отца кинул предостерегающий взгляд. Тот неожиданно сконфузился, вздохнул и снова принялся за еду. Но Лана знала, что это ненадолго. От разговора с бывшим свёкром ей не убежать.

Да она и не собиралась. Бежать некуда, и врать ни к чему. Всё её враньё, все тайны остались в Москве, сюда она только ответы привезла, так получается.

Кажется, она ждала целую вечность. Весь ужин, чай с тортом, который непонятно откуда взялся в холодильнике людей, которые несколько часов назад вернулись после двухнедельного отдыха. Потом Соня отпросилась на улицу, поиграть с Прохором, а Лана, наконец, улучила момент, когда Тамара Константиновна ушла на кухню. Лана ждала этого весь вечер, чтобы поговорить с бывшей свекровью наедине, посмотреть ей в глаза, прощения попросить, и когда дождалась, обрадовалась. Вот только стоило ей оказаться на пороге кухни и осознать, что момент настал, что вот сейчас ей придётся что-то объяснять, испугалась. За окном слышался Сонин смех, голос матери и Ивана, Лана знала, что Владимир Иванович тоже там, и можно было не бояться, а попытаться объяснить… А она застыла, понимая, что у неё нет слов в своё оправдание. А которые есть, тех не хватит. Она ведь видела, сидя за столом, как Ванины родители смотрели на Соню, как следили за всеми её движениями, прислушивались к её голосу, и Лана видела по их лицам, что они стараются, очень стараются осознать, поверить… А как только поверят, обвинят её в том, как многого она их лишила. И разве у неё получится оправдать свой поступок словами?