Любовь Аркадьевна стояла напротив и смотрела на дочь свысока.

– В твоё время, дорогая моя, ты была занята совсем другими делами. Манишки для своего Славика гладила! И о прошлом ты ни говорить, ни вспоминать не хотела. А была бы поумнее, то не эту бы рухлядь ремонтировала, а позаботилась бы о своём будущем, и прикупила бы себе домик на берегу Средиземного моря. И горя бы мы сейчас с тобой не знали. А теперь сидим в этой дыре!

– То есть, я дура? – без злости и возмущения, переспросила Лана.

Любовь Аркадьевна, вместо того, чтобы продолжить возмущаться, неожиданно махнула на дочь рукой.

– Тебе есть в кого. Я ведь тебе вовремя не подсказала. А я мать!

– Справедливо.

Любовь Аркадьевна печально вздохнула и присела на край старого дивана, снова огляделась, на этот раз будто в чужом жилище, в которое её непонятно каким ветром занесло. Головой покачала.

– Но кто бы мог подумать, кто бы мог подумать…

– Что ты вернёшься сюда?

– Что Славка твой таким прытким кобелём окажется! – неожиданно возмутилась Любовь Аркадьевна. Лане пришлось на неё предостерегающе зашипеть, и она сбавила тон. – Я всегда считала его рохлей. И маменькиным сынком. Думала, что тебе повезло, что ты в лотерею выиграла, и вот такой сюрприз… неприятный.

– Признаться, я была примерно такого же мнения. Но судьба преподносит неожиданности, как видишь.

– И что?

– Что?

Любовь Аркадьевна проницательно прищурилась.

– Тебе больше нечего мне рассказать?

– Может, ты для начала разберёшь чемодан, примешь душ? Чаю выпьешь.

– Чай меня не успокоит.

– А что успокоит? Рассказ о том, что я воспользовалась твоим советом, и всё решила?

– А ты воспользовалась?

Лана кинула взгляд на лестницу, что вела на второй этаж. Дочки не было видно и слышно. Но голос она всё равно понизила.

– Я всё ему рассказала.

Любовь Аркадьевна не ахнула, не растерялась от такой новости, лишь деловито переспросила:

– И что Ваня?

– Мама, а ты сама как думаешь? Он в шоке. До сих пор. – Лана нервно побарабанила пальцами по подлокотнику. – Но держится молодцом. Адвоката нанял.

– Хоть кто-то держится молодцом. Хоть кто-то что-то делает!

– Мама, если ты думаешь, что он собирается с Игнатьевым воевать и что-то там оспаривать и доказывать, то ты сильно ошибаешься. Всё ради Сони.

– Да? Он ради Сони, ты ради Сони?

Лана мучительно поморщилась.

– Я не знаю. Всё настолько странно… – Она поднялась с кресла. – Я поставлю чайник. Кажется, у нас были пряники. Если они окончательно не высохли.

– Ты готовить не пыталась?

– Пыталась! И у меня даже получается, – снисходительным тоном проговорила Лана. – Вспомнила всё, чему меня когда-то учила первая свекровь. Признаюсь, что вспомнить было непросто. – Но прежде чем мать собралась ей что-то сказать, Лана её остановила жестом. – Только не предлагай свою помощь, ты готовишь ещё хуже, чем я.

Любовь Аркадьевна спорить не стала, откинулась на спинку старенького дивана, ещё раз окинула комнату взглядом. Руками развела.

– Я тебя не для этого растила. Не для кухни.

Лана лишь фыркнула в ответ.

– Кажется, я всё остальное переросла. И в кухне оказалась.

– Ты у меня красивая. Зря ты из Москвы уехала. Слава твой ещё покрутился бы ужом на сковородке.

– Он уже не мой, мама.

– Ну и чёрт тогда с ним. Будем жить сами. Своим умом.

Бравурные речи матери оптимизма не добавляли, и Лана лишь мысленно её поправила: моим умом. Как ни крути, а на данный момент, глава этой семьи – она.

Кажется, Иван удивился, не обнаружив их с Соней в своём доме. Лана утром обстоятельно разъяснила, где и во сколько собирается встречать маму. И считала само собой разумеющимся, что после они все вместе вернутся к себе домой. К тому же, родители Вани возвращались сегодня из поездки, заграничной, и Лана не посоветовала бы ему сходу обрушивать на их головы сокрушительные новости. Надо было дать им отдохнуть, освоиться дома, а уже после сесть всем вместе и поговорить. А от одной мысли, что ей придётся встретить их на пороге их же дома, у неё мурашки по коже начинали бегать. Но у Вани, конечно же, на этот счёт имелось своё мнение, и обсуждать его он ни с кем не планировал. И поэтому удивился, заехав домой переодеться, никого не обнаружив. Ведь ключи от дома он Лане дал. Сам. Взял и дал. Запасную связку. А она бросила их в сумку, после того, как полминуты разглядывала, и воспользоваться так и не собралась. Хотя, в голове Ивана картина складывалась весьма чёткая: Лана отвозит Любовь Аркадьевну в их старый дом, а сама, с дочкой, ждёт его в доме Сизыхов. Это как раз правильная картина мира. Или нет?

Иван обдумывал всё это, толкнувшись в дверь старого дома. Та оказалась заперта, но прежде чем он успел нажать кнопку звонка, занавеска на окне рядом дёрнулась, а затем в замке с той стороны повернулся ключ. Лана открыла ему дверь, и отступила в сторону, впуская его в дом.

– Я вас потерял, – сказал ей Иван, всеми силами гоня от себя воспоминания о том, что лишь пару часов назад не захотел ей звонить. Просто для того, чтобы узнать, где она и с кем.

– Я готовлю обед. – Лана прошла мимо него на кухню. Он проследовал за ней, подозрительно принюхался.

– Мне нужно знать, что это?

Она обернулась на него через плечо, кинула осуждающий взгляд.

– Это суп. Я не отравительница, Ваня. Он вполне съедобен. Хочешь?

Сизых снова носом повёл, пахло, и, правда, неплохо. Но он качнул головой.

– Нет, мне уже пора ехать в аэропорт. Где Соня?

– Наверху, играет.

– А твоя мама?

Лана как раз собиралась ответить, как услышала на лестнице шаги, обернулась вместе с Иваном, и смогла понаблюдать, как её мама, в длинном, шёлковом халате, буквально плывёт вниз по ступенькам. На голове тюрбан из полотенца, свёрнутого очень изящно, а на ногах шлёпанцы с пушистыми помпонами. Она спускалась и говорила:

– Лана, представляешь, здесь есть горячая вода! Помню, что когда мы уезжали, трубы ужасно гудели, а сейчас всё в порядке. – Любовь Аркадьевна остановилась на нижней ступеньке, увидела Ивана и всего на мгновение, но замерла. А затем восторженно всплеснула руками. – Ванечка, это ты!

Лана фыркнула в ответ на это театральное восклицание, глянула на бывшего мужа и увидела, что тот тоже расплылся в искренней улыбке.

– Мой любимый зять!

– Люба, я поражён и восхищён. Ты, кажется, молодеешь.

Любовь Аркадьевна довольно рассмеялась, совсем как девчонка, с лестницы спустилась, и подошла к нему, раскинув руки. Только подивилась: