Тамара Константиновна составляла грязную посуду в раковину, вздыхала, но без конца что-то делала, и Лана подумала, что пытается заглушить нервозность таким способом. А она… что она? Сказать: «Простите», и одним словом всё исправить? Вот только это не её вторая свекровь, это не приятельница из столичной тусовки, это Ванина мама, которую она знает, наверное, с тех пор, как себя помнит, которая когда-то приняла её в своём доме, называла дочкой, и наверняка считала таковой. А она, в благодарность, не дала ей возможности растить внучку. И пусть у неё были на это причины, для неё веские, но как за такое прощение выпросить?

Лана подошла к ней, заметила, как Тамара Константиновна вздрогнула, почувствовав ещё чьё-то присутствие, но прежде чем успела что-то сказать, Лана обняла её и сквозь хлынувшие слёзы проговорила:

– Мам, прости… Прости меня. Она так на тебя похожа…

Тамара Константиновна тоже всхлипнула, взяла Лану за руку и сжала её.

– Ты вернулась домой. Это самое главное.

– Значит, в Москву ты не вернёшься, – расстроенным голосом проговорила Фрося, выслушав рассказ Ланы о последних событиях.

– Мне и до этого дорога в Москву была заказана. Ты же понимаешь сама.

– Глупости. Все вокруг идиоты. После тебя кто-нибудь ещё на развод бы подал и начал скандалить. И про тебя бы забыли.

– Мне от этого совсем не легче. Не хочу я в Москву, – призналась Лана. – Что я там теперь делать буду?

– А что ты будешь делать в Нижнем? – съязвила Фрося. Она явно была недовольна выбором подруги.

Лана стояла у окна и разглядывала старую яблоню.

– Воспитывать дочь. Ей здесь будет лучше, Фрося. Теперь я в этом уверена.

– Бабушки, дедушки, – продолжала Фрося с заметной долей ехидства. Но Лана с ней согласилась.

– Бабушки и дедушки. И отец.

Фрося на том конце трубки вздохнула.

– Может ты и права. Но мне вас с Сонькой здорово не хватает.

– Приезжай в гости.

– Кстати, о гостях. Вчера Игнатьев ко мне заявился.

– Домой?

– Представляешь? Сказал, что приезжал к Сафонову, он же двумя этажами выше живёт. И решил узнать, как у меня дела. А я вот взяла и поверила! – Фрося пренебрежительно фыркнула. – Лана, я его даже на порог не пустила! После всего, что он сделал!.. Да и не приятель он мне, и никогда не был.

– Фрося, подожди, – попыталась Лана перебить её гневный монолог. – Что он хотел?

– Я же тебе говорю, я его на порог не пустила. И выспрашивать ни о чём не стала.

– И он ничего не спрашивал?

– Поинтересовался, как я живу.

– Странно.

– Вот и я говорю, что странно. Ему всегда было наплевать, как я живу. И с кем. Я же прекрасно знаю, что он меня не терпит. А я всегда отвечала ему взаимностью.

– Он не просил ничего мне передать?

– Ага, – зло хмыкнула Фрося. – Половину своего состояния. Которую тебе задолжал!

– Ты ему это сказала?

– Непрозрачно намекнула.

Лана прикрыла глаза и лишь с лёгким укором проговорила:

– Фрося.

– Ну что Фрося? – расстроилась та. – Я ему и раньше об этом говорила. А с него как с гуся вода.

Лана помолчала, всё-таки ощущалась лёгкая печаль в душе, и поэтому спросила:

– Как он выглядит?

– Наглым и наглаженным. В общем, как обычно.

И непонятно, радоваться этому или нет. Если бы Слава выглядел хоть немного раскисшим и раскаявшимся, наверное, ей стало бы легче. Пусть самую малость. Но в то же время, если у Игнатьева всё хорошо, может, он скоро успокоится, перестанет с ней воевать, и займётся своей жизнью? Заинтересуется ею куда больше, чем жизнью уже бывшей жены? Или, по крайней мере, поубавит пыл в желании её обличать и обвинять во всём происходящем.

Не знаешь, как и лучше-то.

– Мама, мне разрешили погулять с Прохором! – Соня ворвалась в дом, держа на поводке похрюкивающего и сопящего мопса.

– Зачем с ним гулять? Он же гуляет в саду.

– В саду ему скучно! А на улице много всего интересного.

Лана невольно кинула ещё один взгляд за окно, на пустынную улицу, на которой кроме двух ворон на проводах, никакого движения и жизни не наблюдалось. Но спорить с дочкой не стала. Раз интереснее, значит, интереснее. Только попросила:

– Следи за ним. Если он убежит, тётя Тома сильно расстроится.

– Я слежу! Потом расскажу Арише, что у меня есть собака. А у неё попугай.

– У неё попугай, – рассеянно покивала Лана. – Ты обедать будешь?

– Я уже ела суп. И котлету, – отозвалась Соня, полностью занятая Прохором, который обнюхивал их гостиную.

А Лана про себя хмыкнула. Кажется, ей больше не придётся заботиться о пропитании дочери. По крайней мере, пока они живут на этой улице. Тамара Константиновна возьмёт всё на себя. И если Лана даст ей карт-бланш, приучит к манной каше и внучку, как когда-то сына. Ваня вон на четвёртом десятке без маминой каши жизни не представляет.

Возвращать мопса домой пошли вместе. Лана ещё чувствовала некоторую неловкость, заходя в дом Сизыхов, с их возвращения прошло два дня, и все два дня Соня бегала из одного дома в другой, радуясь, что у неё появилось столько интересных дел и новых собеседников. Лана надеялась, что у дочки осталось меньше времени думать о разводе родителей, и о том, что её жизнь в один день взяла и изменилась.

– Дядя Вова обещал сделать для меня качели в саду.

– Это очень хорошо. Тебе нравится приходить к ним в гости?

– Да. Тётя Тома всегда печёт что-нибудь вкусное. Мам, почему Люба ничего не печёт? Она же бабушка? Бабушки пекут пироги.

– Люба не такая бабушка. К сожалению. А может быть и к счастью, не знаю.

– С ней весело, – нашла причину порадоваться Соня. – Я люблю ходить с ней по магазинам.

– В этом ты права. И я повторю, что все люди должны быть разными. От этого ещё интереснее, правда?

Соня кивнула и уверенно толкнула калитку соседского дома. Наклонилась к собаке, чтобы отстегнуть поводок. Но Прохор вроде бы и не заметил, не кинулся бежать, прыгать и радоваться свободе. Дошёл до зелёного газона и повалился на пухлый бок. Кажется, путешествие от дома к дому его изрядно утомило, и скрывать этого он не собирался.

Тамара Константиновна выглянула из окна и махнула им рукой. Лана поднялась на крыльцо, а голос дочери услышала уже из гостиной.

– Можно я посмотрю мультики?

– Включишь сама телевизор? – спросила Тамара Константиновна, а Соня отозвалась с удивлённой интонацией: