Пепел Суллы захоронили в семейном склепе, а на Марсовом поле в его честь воздвигли монумент. На нем навсегда запечатлели его вечное кредо: «Ни один друг не превзошел его в доброте, как ни один враг в зле»[303].

Принятая Суллой конституция долго не прожила. В первые годы нового режима верховные правители Рима – в том числе Метелл Пий, Помпей и Красс – ее строго придерживались. Но когда память о диктаторе стала меркнуть, они стали жертвовать его решениями в угоду принципу целесообразности. В конечном итоге, окончательное «урегулирование», автором которого стал Сулла, стало лишь очередной вехой на пути республики к гибели.

Одной из причин, по которым его конституция принесла столь плачевный результат, сводилась к тому, что сторонники поддерживали ее вяло, но ненавистники ненавидели яростно и в полную силу. Проскрипции Суллы породили целый сонм его врагов. Когда резня закончилась, Сулла запретил сыновьям и внукам жертв претендовать на общественные посты. Среди таких семей оказались самые прославленные в Риме, и после того, как им перекрыли путь к публичным должностям, это вызвало непреходящее негодование и обиду. Многие из них участвовали в неудачной попытке мятежа против конституции Суллы, предпринятой в 78 г. до н. э. консулом Лепидом. Бунт быстро подавили, но он наглядно продемонстрировал, насколько хрупким в действительности был установившийся мир. Даже когда с опальных семейств сняли этот запрет и позволили вернуться к общественной жизни, о былом благоговении перед республиканской моралью, и уж тем более об уважительном отношении к конституции Суллы, речь в их случае больше не шла.

Закон, ограничивавший власть трибунов, едва продержался десять лет. Невзирая на все усилия Суллы, путь популяров по-прежнему представлял весьма действенный способ вхождения во власть, и в 70-е годы политики добивались расположения народа посулами полностью восстановить трибунов в их правах. Выгоду из этих расхожих обещаний, в конечном итоге, извлекли Помпей и Красс, вернувшие в полном объеме трибунам былую власть в 70 г. до н. э., когда их обоих избрали консулами. В том же году претор Луций Аврелий Котта провел решение об отмене законов Суллы касательно судов, вновь разрешив набирать в жюри присяжных не только сенаторов, но и эквитов. Попытка бывшего диктатора перераспределить в Италии земли тоже особого успеха не принесла. Как и в случае с программой Гракхов, не успело еще смениться поколение, как его ветераны продали богатым магнатам почти все свои земли, и крупные землевладения на полуострове, в конечном итоге, стали преобладать, как никогда раньше. Решение ограничивать срок пребывания чиновников в должности тоже оказалось несостоятельным. Несмотря на то, что Сулла расширил перечень магистратур, Римской империей по-прежнему управляли порядка ста человек. Созданные им кратковременные администрации, коррумпированные и не отвечавшие требованиям времени, удалось привести в нормальное состояние после решений Августа о создании некоего подобия постоянного штата чиновников.

Если кто-то и был виновен в провале конституции Суллы, то в первую очередь это сам Сулла. Факты его биографии были красноречивее громогласных рассуждений о государственном устройстве. В юности он, домогаясь славы, попирал традиции уважения и преданности. Когда ему нанесли оскорбление, повел легионы на Рим. В чужих краях вел личные военные кампании и предпринимал собственные дипломатические шаги. А после того, как Рим попытался оспорить его власть, начал гражданскую войну, объявил себя диктатором, расправился с врагами, после чего отошел от дел, дабы бражничать в великолепии и роскоши. Конституцию Суллы зачеркнула его же собственная карьера, и те, кто за ним шел, больше обращали внимание не на то, что должно сделать, а на то, что сделать можно.

В конечном итоге, все попытки Суллы восстановить республику были обречены из-за его ошибочной оценки проблемы. В его представлении политическая дестабилизация, сотрясавшая Рим в период с его рождения в 138 г. до н. э. до смерти в 78-м, стала результатом утраты сенатом своего господствующего положения. Но он не понимал, что доминирование сената, на котором он вырос, возникло совсем недавно и по сути, представляло собой не решение, но корень проблемы. Сулла считал, что своими действиями вернул конституционный баланс власти в естественное состояние. Но в действительности лишь переставил немного назад время на таймере бомбы.

Как и предрекала конституционная теория Полибия, восстановление господства сенатской олигархии спровоцировало демагогов-популяров, что в 40–30-х гг. до н. э. привело к череде еще более кровопролитных войн. Впрочем, эта теория Полибия продержалась недолго. Падение сенатской олигархии ускорилось усилиями напыщенных популистов, никогда, впрочем, не ставивших перед собой цель установить демократию, которая за этим и не последовала. Вместо этого римляне, утомившись от гражданских войн, затянувшихся на целое поколение, вверили себя прямо в руки просвещенного монарха. Только вот Август, заполучив единоличную власть, в отличие от Суллы не стал слагать с себя полномочия. Поэтому конституция Суллы, в конечном счете, привела к долговременному триумфу не аристократии, а, скорее, монархии. Впрочем, другого царя в Риме уже не будет, вместо него властвовать будут императоры. Причем властвовать очень и очень долго.

Костяк коалиции, впоследствии объединившейся вокруг кесарей, своими корнями уходил в старый, созданный еще Гракхами союз крестьян, городского плебса, торговцев-публиканов и ренегатов-аристократов. Дополняя риторику популяров прямыми призывами к своекорыстию, сторонники кесарей, задействовав эти силы, смогут окончательно уничтожить сенатскую аристократию. Однако это еще не означало, что добычу все распределят между собой поровну.

Из всех сословий Гракхи первым делом обратили свой взор на сельскую бедноту. Усилия по реформированию небольших крестьянских хозяйств легли в основу еще самого первого Lex Agraria, предложенного Тиберием. Гракхи старались возродить класс мелких земледельцев, перераспределяя в пользу бедных граждан общественные земли. Но не успело еще даже смениться поколение, как все наделы опять скупили богатеи. Гай Марий для решения этой проблемы набирал безземельный плебс в легионы, а после увольнения выделял им наделы в тех провинциях, где они воевали. Таким образом, он создал колонии в Африке, Галлии и на Сицилии. Сулла после этого предпринял еще одну, последнюю попытку перераспределения в Италии земли, но она, как мы только что видели, тоже провалилась. Поэтому экономический импульс к развитию латифундий к тому времени принял неотвратимый характер. Проблема мелких крестьянских хозяйств в Италии нашла свое решение только когда все они уже были мертвы.

Городской плебс тем временем становился все многочисленнее и приобретал силу. На фоне беспрестанных неурядиц на сельских просторах Италии началась целенаправленная миграция населения в города. К наступлению эры Августа население Рима взлетело до 750 000 человек. А во время золотого века империи в 100-х гг. н. э. и вовсе перевалило за миллион. Такой рост числа жителей частью объяснялся увеличением доли субсидируемого зерна. Поставки хлеба по контролируемой государством цене стали постоянным атрибутом муниципальной политики Рима еще при Гае Гракхе. Однако здесь важно не забывать, что право на такую долю распространялось исключительно на граждан-мужчин и что ее хватало лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Поэтому несмотря на частые жалобы на лень городских плебеев, если бы они действительно ленились, это неизбежно привело бы их к погибели. Для остальной республики в течение всего имперского века стабильные поставки городскому плебсу дешевого зерна представляли собой рутину муниципального управления. Субсидируемый хлеб обеспечивал стабильность – в равной степени желанную как для правителей, так и для тех, кем они правили.