Этой уходящей на юг дорогой он ездит каждый день и знает, что через сорок минут доберется до первого из двух перекрестков и повернет налево. Поворачивает. Не видит синей «Ауди» с Сашей, согнувшимся над рулем, но она ему и не нужна. Знает, куда ехать, бросая демонстративный вызов утверждению, будто он, как Троцкий, топографический кретин и может заблудиться в трех соснах. На обратном пути с Сашей он запомнил последовательность левых и правых поворотов и теперь повторяет их в обратном порядке.

Проезжает то место, где оставил своего «жука», чтобы вслед за Сашей подняться по спиральной лестнице. Бак на три четверти пуст, но он не останавливается. Скоро едет сквозь лес, по той же аллее между деревьями, только темнота под ними еще чернее, потому что луна ярче. Подъезжает к вырубке, похожей на вырубку в окрестностях Праги, но, вместо того чтобы пересечь ее, оглядывает деревья в поисках разрыва между ними, ищет начало проселка, находит его чуть ниже, выключает фары и подфарники, потом двигатель, тихонько скатывается к нему, кляня трещащие под шинами веточки и поднявших гвалт птиц.

Закатывает автомобиль под деревья, пока не чувствует вес ветвей на крыше, паркуется и уже на своих двоих направляется к бетонному пандусу.

Дистанции теперь реальны. Он вошел в Багдад, и у него сосет под ложечкой. Перед ним высится сарай, ангар, как ни назови. Его не освещают фары «Ауди», и он заметно прибавил в размерах: определенно может вместить в своем чреве два цеппелина. Ворота закрыты и заперты на замок. Манди идет вдоль одной из стен. В отличие от оценщика в Гейдельберге у него нет ни фонаря, ни помощников.

Он идет вдоль деревянной стены, используя отмостку как дорожку, ищет окно или щель. Не находит. Зато нащупывает плохо закрепленную доску. Ему нужен мешок с инструментами. Он у Мустафы. Ему нужен Дес. Но с Кейт он развелся.

Он хватается за край доски, изо всей силы тянет на себя. Гвоздь со скрипом вылезает из стойки. Доска отрывается. Он заглядывает в щель. Столбы лунного света показывают ему все, что он хочет увидеть. Никакого сверкающего джипа. Никаких дорогих автомобилей, выставленных, словно на продажу. На их месте три трактора, циркулярная пила и пирамида тюков из сена.

Я ошибся адресом? Нет, не ошибся, но сменились квартиранты.

Он возвращается к воротам ангара и по тропе шагает к стене смерти. На джипе подъем, по его расчетам, занял десять или двенадцать минут. Пешком ему придется подниматься как минимум час. Скоро он хочет, чтобы на это занятие у него ушло гораздо больше времени. Лучше бы вся жизнь, он поднимался бы и поднимался с Зарой и Мустафой, и с Джейком, если у того найдется время, потому что для Манди нет ничего лучше пешей прогулки по сосновому лесу при свете луны, когда долины заполняет туман, на востоке появляются первые проблески зари, журчание весенних ручейков оглушает, запах смолы вышибает слезу, а олень играет с тобой в прятки.

* * *

Это не тот сельский дом.

Я побывал в огромном, гостеприимном доме, с веселым светом в окнах, ящиками с геранью под ними, поднимающимся из трубы дымком а-ля Ганс и Гретель.

Этот сельский дом приземистый, серый, мрачный, с закрытыми ставнями на окнах. Он окружен высоким проволочным забором, который в прошлый раз остался незамеченным, стоит под здоровенной скалой и всем своим видом, но особенно большущими щитами с соответствующими надписями, указывает: частная собственность, злые собаки, вход запрещен, еще шаг, и тебя накажут, так что проваливай. Если кто-то и спит в комнатах наверху, то с закрытыми окнами и раздвинутыми занавесками, а ставни на первом этаже не просто закрыты, но и заперты на висячие замки.

Через сетку не пропущено электричество, забор далеко не новый, отчего поначалу он чувствует себя круглым дураком. Но потом говорит себе, что даже отличник эдинбургской школы не может все заметить с первого раза. Во всяком случае, если его на огромной скорости глубокой ночью везет амазонка в перчатках из свиной кожи, а в шею дышит сидящий рядом Саша.

Поверху натянута проволока с острой кромкой, под ней – колючая. Железные ворота на замке, но за забором две косули, которым очень хочется составить ему компанию.

Значит, каким-то образом они попали внутрь огороженного периметра. Может, прыгнули. Нет, едва ли, забор слишком высокий, даже для них.

Что они сделали (Манди разгадывает их маневр, когда идет вдоль забора, поглядывая на сараи и прочие постройки в поисках жизни), так это прошли по поваленной секции забора, шириной в пять футов. Трактор или какая-то другая сельскохозяйственная машина, игнорируя предупреждающие надписи, повалила забор, то ли подъезжая к дому, то ли отъезжая от него, а теперь косули просто не могут найти эту прореху.

Но Манди может и, более того, находит пологий участок крытой шифером крыши, по которому есть возможность без труда подобраться к одному из окон верхнего этажа. И ему хватает ума запастись камнем, перед тем как лезть на крышу. Это кусок сланца весит с тонну, но ничто не может сравниться с ним, если нужно разбить стекло.

* * *

Чего я сюда приперся?

Убедиться, что утром они такие же прекрасные, как и глубокой ночью?

Второй раз увидеть тайный сигнал в по-детски синих глазах Дмитрия, тот, что говорил: «Ты сам на это напросился».

Спросить, очень вежливо, о чем они, собственно, думали, когда в этот крайне щекотливый момент в нашей истории присылали деньги из Эр-Риада.

И что заставило их целый день обследовать мое арестованное за долги школьное здание, до того как пришло время задать мне вопрос, а какие там площади?

Короче, мы здесь для того, чтобы пролить свет на это чрезвычайно запутанное дело, мой дорогой Ватсон.

Да только, как сразу выясняется, приехал он слишком поздно. Труппа запаковала декорации и костюмы и отбыла.

Следующий спектакль в Вене. Или Эр-Риаде.

* * *

Это давнишний постулат, и не только в шпионском бизнесе: можно многое сказать о людях по оставленным ими вещам.

В длинной, залитой лунным светом спальне шесть коек. На них поспали и бросили за ненадобностью. Никаких подушек, простыней и одеял. Приносите с собой спальный мешок.

Вокруг коек мусор, который богатые оставляют горничной: используй сама, дорогая, или отдай кому хочешь.

Баллончик модного мужского дезодоранта, опустошенный лишь наполовину. Одного из мормонов? Человека в анораке? Костюме? Блейзере?

Лак для волос, унисекс, используемый как женщинами, так и мужчинами. Ричарда?

Пара итальянских теннисных туфель, на поверку не таких уж удобных. Колготки, чуть растянутые. Шелковая блузка с воротником-стойкой, оставленная на плечиках в гардеробе. Чистенькой блондинки? Ее девственный наряд?

Три четверти литра хорошего виски. Для Дмитрия, чтобы было что смешивать с соевым молоком?

Упаковка на шесть бутылок пива «Бек», две так и остались в гнездах. Блок сигарет «Мальборо лайт» с несколькими пачками. Пепельница, полная окурков. Анджело? Свен? Ричард? А ведь можно было подумать, что все трое поклялись на коленях матери никогда не прикасаться ни к никотину, ни к спиртному.