Он страшно расстроился. Но разве мог он ожидать чего-то другого?

— Мне, возможно, придется смириться с этим, Куинни, — признался Бентли. — Фредерика и я… ну, у нас с ней была достигнута договоренность…

Куинни фыркнула:

— Это у вас, возможно, договоренность, а ваша жена ждет ребенка, и ей нужен муж, который помог бы его растить.

Бентли застонал и шагнул в ванну.

— Не береди рану, Куинни, умоляю тебя.

— И она заперлась в своей комнате и проплакала целый день, — безжалостно продолжала Куинни из дальнего угла комнаты. Он слышал, как она встряхивала его одежду и открывала привезенный из дома саквояж. — И не ела ничего, — добавила она с тяжелым вздохом. — Бедненький ребеночек родится крошечным, словно бельчонок.

Ребенок. Боже мой, она говорит о ребенке.

А голос Куинни стал еще суровее:

— Поэтому я упаковываю ваши вещи, мистер Би. И вы отправляетесь с ней мириться. Чего бы вам это ни стоило.

— Попробую, — буркнул он, проворно намыливая тело. Он знал, что не может продолжать пить, не причинив себе какого-нибудь серьезного вреда. Может быть, сказывается возраст, а возможно, просто отсутствует желание, но он больше не мог ни сбежать от себя куда глаза глядят, ни совершить какой-нибудь действительно дикий поступок. К тому же далеко ли он сбежал на этот раз? Черт возьми, да он даже за пределы Оксфордшира не выехал!

Однако два дня пьянства не изгладили из памяти последнее требование Фредди. Но если Бентли сделает то, о чем она просила, он потеряет брата. А если не сделает, то останется без жены. Только теперь он осознал всю сложность ситуации.

Да, то, что заставляла его сделать Фредди, было похоже на сделку с дьяволом. Но возможно, это меньшее из двух зол? Да, он любит Кэма. Очень любит, хотя признаваться ему в этом не хотелось. Однако он устал от своей бродячей жизни. Устал не иметь ни собственного очага, ни дома, ни семьи. И он очень скучал по ней. Если бы он напился так, чтобы забыть обо всем этом, то скоро оказался бы в могиле.

Задумавшись, он долго сидел без движения в ванне, пока его не вывел из задумчивости голос Куинни.

— Мистер Би! — окликнула она его, уже смягчившись. — Поторапливайтесь, миленький. Нам бы только до дома добраться, а там разберетесь.

— Золотые слова, Куинни, — прошептал он.

Несколько часов спустя Бентли стоял перед дверью в кабинет брата. Он уже поднял руку, чтобы постучать, но, черт возьми, как же тяжело было это сделать! Он стал бы богачом, если бы ему платили по гинее каждый раз, когда он стоял на этом самом месте и чувствовал себя так же скверно, как сейчас, когда на сердце тяжело от дьявольской смеси вины и гнева и вечного ожидания неприятностей.

Но на этот раз судьбе было угодно, чтобы дверь распахнулась, и он оказался нос к носу со своим братом. А нос брата представлял собой невиданное зрелище: он был темно-синий и распух, вдвое увеличившись в размере. Желтизна под левым глазом завершала картину, добавляя контрастный штрих. Перелом. Серьезный. Такова была экспертная оценка Бентли. А когда опухоль сойдет, на носу, по всей вероятности, останется рубец, который навсегда подпортит красивую физиономию брата. Если бы Бентли не был так подавлен, он наверняка не упустил бы случая отпустить по этому поводу какое-нибудь замечание.

Выражение лица Кэма было непроницаемым.

— Ты выглядишь отвратительно, старина, — сказал он, отступая на шаг и пропуская Бентли в кабинет. — Два дня пил? Или бритье вышло из моды?

Бентли сразу же ощетинился.

— Если ты не желаешь меня видеть, Кэм, — прошипел он, — то так прямо и скажи.

Криво усмехнувшись, Кэм направился к камину, уселся в свое любимое кресло и жестом предложил брату сесть в кресло напротив. Из-под письменного стола выскочил котенок, и Кэм рассеянно взял его на руки. Котенок подрос, и теперь это был не просто пушистый комочек, а хорошенькая серая кошечка с лапками и хвостиком. Надо будет им завести кошку в Бельвью, подумал Бентли. Если, конечно, они вообще переедут туда. Он закрыл дверь и уселся напротив брата.

Кэм откашлялся, словно начиная официальный разговор.

— Бентли, ты должен знать, что тебе здесь всегда рады, — произнес он, поглаживая котенка. — Я никогда не понимал, почему ты внушил себе, что это не так. Я рад, что ты вернулся домой, и уверен, что Фредерика вздохнула с облегчением.

— Она еще не знает, — признался Бентли, потупив взгляд.

— Побойся Бога, Бентли, она чуть с ума не сошла от горя! Отправляйся к ней немедленно.

— Не могу, — заявил Бентли. — Она не захочет меня видеть. Сначала я должен кое-что сделать. А когда сделаю, Кэм, предлагаю тебе дать мне хорошую затрещину, прежде чем ты выгонишь меня из дома. Советую целиться в нос.

Кэм фыркнул.

— Да уж, мой, надо сказать, выглядит безобразно, — признался он. — Но мне не нужен такой подарок, Бентли. Фредерика объяснила мне, откуда у нее появилась эта ссадина. — Он покачал головой. — Видит Бог, я был в глубине души уверен, что ты на такое не способен. Прости меня, пожалуйста. У меня в последнее время пошаливают нервы.

— Сочувствую, — пробормотал Бентли. — Но это не имеет значения.

— Для меня это имеет большое значение, — возразил Кэм. — Я обвинил тебя в бесчестном поступке и был не прав.

— Наш разговор еще не закончен. Кэм удивленно взглянул на него.

— В таком случае продолжай. Что ты хочешь сказать? Но Бентли тяжело дышал и не мог найти подходящих слов.

Как человеку признаться в том, что он хранил в тайне большую часть своей жизни?

— Это… это о Кассандре. Кэм удивленно поднял брови.

— Какое это может иметь отношение ко всему остальному?

— Синьора Кастелли говорит, что прошлое, истекая кровью, всегда марает настоящее, — прошептал Бентли. Когда Кэм взглянул на него, он лишь закрыл глаза и подумал обо всем, что было поставлено на карту. Пора было начинать разговор. Если он вообще собирался это сделать. — Я хочу сказать тебе всю правду, Кэм. Кассандра и я… ну, мы… у нас с ней кое-что было.

Кэм склонил голову набок.

— Кое-что?

— Да. — Бентли сделал глубокий вдох. — Физическая… нет, черт возьми, половая связь.

Кэм выпрямился в кресле, и котенок мягко спрыгнул на пол.

— С Кассандрой? Не может быть, Бентли! Неужели ты хочешь сказать…

Бентли прервал его:

— В течение долгого времени, Кэм. И самое страшное в том, что я понимал, что это плохо, грешно, но, видимо, находил этому какое-то оправдание. Наверное, находил. Она говорила, что я сам виноват в этом, и, наверное, так оно и было. Она говорила, что я порочный, и, наверное, я был таким. Это все знают. А хуже всего то, Кэм, что я был рад, когда она умерла. Рад. И этого я тоже стыжусь.