приняв скучный вид маленького немецкого города XVII столетия», – вспоминал полковник Н. А. Саблуков, в 1801 г. далекий от заговорщиков («Цареубийство…»).

Запреты сопровождались постоянными арестами. Подвергнуться им мог каждый. Графиня Д. Х. Ливен писала: «В крепости не переводились многочисленные жертвы, а порою вся их вина сводилась к слишком длинным волосам или слишком короткому кафтану» («Цареубийство…»). Несправедливости множились.

В те же годы немало армейских офицеров были разжалованы и сосланы Павлом I. Ведь с еще большим размахом, чем – нарушим его запрет и произнесем это слово – общество, он перестраивал русскую армию, показавшую себя при Суворове, Румянцеве и Потемкине лучшей в мире. Все в ней, начиная от формы, неудобной формы с косами и буклями, должно было напоминать прусскую армию, не раз битую русскими солдатами в годы Семилетней войны. Новые пехотный и конный уставы, принятые при Павле в первый месяц его царствования, были списаны с прусского образца. В войсковых частях был введен строгий режим, отменены отпуска. Все должны были заниматься до одури строевыми упражнениями на плацу – этой бессмысленной, утомительной шагистикой, готовясь не к войне, а к парадам и смотрам.

Проводя все эти реформы, столь обидные для русской армии, Павел I как будто и думать не хотел о том, что душой и движителем всех дворцовых переворотов в России была гвардия – оскорбленная им элита армии. Своим упрямством он довел дело до того, что заговор против него организовал сам военный губернатор Петербурга, граф Петр Алексеевич Пален (1745–1826). Поистине власть Павла I мешала многим. Идея заговора витала в воздухе.

Большинство заговорщиков, впрочем, не хотели никакого «ужасного события» (Саблуков) или «отвратительного дела» (Коцебу). Они планировали лишь отстранить Павла I от власти и, как оправдывался впоследствии граф Л. Л. Беннигсен, «увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором» («Цареубийство…»).

Большинство – но не все. Руководители заговора, и прежде всего граф Пален, понимали, что взялись тягаться не с «дурачком», а с «опасным деспотом». Всякое промедление здесь будет смерти подобно. Ввязавшись в сражение, надо вести бой, а не ждать, что враг развернется и ретируется. Пален несколько лет спустя признался собеседнику: «Я прекрасно знал, […] что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция» («Цареубийство…»).

Вечером 11 марта 1801 г. за ужином у командира Преображенского гвардейского полка, генерала П. А. Талызина, где в последний раз собрались заговорщики, кто-то спросил напрямую Палена: «Что же прикажете делать с императором?» Тот ответил французской пословицей: «Когда готовят омлет, то разбивают яйца». Пален потом рассказывал, что за два дня до этого император вызвал его к себе и сказал, что ему известно о заговоре. В ответ граф признался, что тоже знает об этом и даже познакомился с заговорщиками, чтобы вернее помешать их делу. Так что медлить было уже нельзя. Реакция могла быть «страшнейшей».

Тем же вечером около 60 заговорщиков направились к Михайловскому замку, куда лишь месяцем ранее переехал император. Шли двумя колоннами: во главе одной – Пален, во главе другой – Беннигсен. Охрана замка почти не сопротивлялась. Передовая группа из 12 человек, в числе которых были Беннигсен, Платон Зубов (последний фаворит Екатерины II) и его брат Николай, вошла в комнату императора и после недолгих поисков обнаружила его за ширмой. Вскоре донесся шум, поднятый какими-то людьми (это были остальные во главе с Паленом). Не зная об этом, заговорщики, захватившие Павла, решили, что дело их раскрыто и им грозит беда. Стремясь ее предотвратить и вызвать всеобщую смуту, они набросились на Павла и убили его. Кто-то душил его офицерским шарфом, Николай Зубов бил тяжелой табакеркой. Официально это убийство было объявлено апоплексическим ударом.

Дело было сделано ловко и быстро. Пален, державшийся в момент убийства в тени, вновь стал командовать заговорщиками (некоторые современники тех событий, как и историки, полагают, что в случае неудачи он арестовал бы покушавшихся на императора и постарался бы выдать этот «ночной кошмар» за свой героический подвиг).

Ночью же 12 марта граф Пален был несколько часов как бог. Он лишил жизни одного божьего помазанника и благословил на царствование другого. По воспоминаниям графа А. Ф. Ланжерона, долго беседовавшего потом с Паленом (1804 г.), Беннигсеном и великим князем Константином (1826 г.), именно Пален первым вошел в комнату царевича Александра, который в те минуты и сам мог ждать, что станет жертвой террора. Пален сказал: «Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии» («Цареубийство…»).

Манифест о восшествии Александра I на престол вызвал восторг у дворянства. В своих обещаниях тот был настоящим наследником Екатерины Великой. Новый император сразу заключил мир с Англией, с которой его отец готов был воевать в угоду Наполеону, и отозвал казаков, отправленных «отнимать у Англии Индию». Вскоре была восстановлена грамота о вольности дворянства, данная Екатериной II, и упразднена Тайная канцелярия – страшное орудие его отца, всюду искавшего крамолу. Возвращены многие ссыльные и арестованные.

А граф Пален… Он спас Россию от «деспота» и был «пожизненно сослан». По настоянию вдовы Павла I, Марии Федоровны, он был вскоре уволен в отставку с приказанием немедленно выехать в свое курляндское поместье, где тихо и мирно прожил еще четверть века.

Это хуже, чем преступление, – это ошибка

1804 г.

…Затем над ним совершили постыдный судебный процесс, разыграв над телом схваченного человека, которого собирались убить, театральное подобие законности. Герцог ждал неизбежного, ведь у участников суда не было другого выбора, кроме как распорядиться о том, чтобы привезенного к ним человека казнили. Причина была дана им свыше. Велено было казнить этого молодого эмигранта, за то, что он собирался… завоевать Францию, как это фактически сделал сам Наполеон.

Теперь, боясь потерять власть, Наполеон начал пугать врагов – расправляться со своими подозрениями и подозрительными же людьми всякий раз, едва что-то мнилось. Эта его решительность была не только преступна сама по себе, но и, как показали обстоятельства, ошибочна. Это было больше, чем стрелять из пушки по воробьям, это было стрелять из пушки в никуда – не зная совсем, откуда придет опасность, и выдавая этот «секрет Полишинеля» всему свету. В ожидании преступных заговоров против своей особы, в бореньях с ними, «новый Цезарь», Наполеон, похоже, отчаялся. И теперь велел схватить за пределами страны некоего человека, герцога-эмигранта из прославленного рода Конде, и немедленно его расстрелять в острастку другим.

Чтобы этот инсценированный суд хотя бы немного напоминал настоящий, герцогу даже придумали конкретное обвинение. Его следовало расстрелять потому, что он якобы «получал деньги из-за границы, дабы содействовать вторжению врагов Франции в ее пределы».

Эта казнь должна была запугать