– Не обращай на него внимания, – Джина воспользовалась паузой, – он, как всегда, дурачится. – И она улыбнулась, и слегка пожала плечами, мол, что с него возьмешь.

– Но я их теперь тебе не отдам, – совладал с голосом Бен. – Они теперь моя добыча.

– У него целая коллекция, он их собирает, – снова пожала плечами Джина и повторила: – Не обращай внимания. Он хороший, забавный, его просто надо воспринимать таким, какой он есть.

Элизабет кивнула и тоже пожала плечами, видимо, соглашаясь принимать забавного Бена таким, какой он есть.

– Ну так что, ты готова? Поехали? – спросила Джина. Каждое ее слово, каждый взгляд, каждое движение были пропитаны заботой, нежностью – на них нельзя было не откликнуться.

– Куда? – не поняла Элизабет.

– Она и этого не помнит, – снова захохотал Бен.

– На корты, – пояснила с улыбкой Джина. – Мы же вчера договорились в теннис пойти поиграть. Ты сказала, что ты в теннис играешь.

– А мы, кстати, большие любители, – добавил Бен и зашелся новым приступом хохота, словно сказал что-то неимоверно смешное.

– Конечно, – согласилась Элизабет: ей не хотелось признаваться, что она даже этого не помнит. – Я почти готова, только пойду ракетку возьму и надену что-нибудь на ноги.

– Да не надо тебе ничего, – проговорил Бен, почему-то резко оборвав смех, так что получилось немного искусственно. – У нас куча ракеток.

– Да-да, – закивала Джина. – А спортивные туфли я тебе дам, у меня несколько пар в багажнике, размер у нас, кажется, совпадает. И носки.

– Давай, садись, чего время тянуть, – повторил Бен, а Джина снова взяла Элизабет за руку и пожала мягко, ненавязчиво, и так же мягко чуть-чуть потянула в сторону «Бьюика». Элизабет легко поддалась – да и почему было не поддаться, ведь оказалось, что ничего плохого вчера не произошло, а значит, никакого зла ни Джина, ни Бен ей не причинили. И не желали. Наоборот, они были ласковы, заботливы и предлагали свою дружбу ей, почти девчонке, которой еще расти до них и расти. И она села в машину.

Бен умел водить эту быструю тачку. Они летели по дороге; напряженный ветер, огибая ветровое стекло, залетал внутрь, трепал волосы, раздувал, пузырил майку, ощупывал каждую деталь лица, но, так и не сумев зацепиться ни за что, отрывался, оставался позади, освобождая место для следующего встречного воздушного порыва.

Джина заколола волосы, надела широкие темные очки, порылась в бардачке, достала еще одни, протянула Элизабет. Та прикрыла ими глаза, представила себя со стороны: молодую, стройную, модную, в шикарном кабриолете, с шикарными, богатыми, красивыми друзьями, – и вдруг почувствовала себя счастливой. По-настоящему счастливой, как давно не чувствовала, может быть, даже никогда, – наконец она оторвалась от ничтожной, жалкой жизни, наконец оставила ее позади.

Иногда Джина впереди чуть склонялась к Бену и говорила ему что-то вполголоса. Элизабет слышала звуки, ветер легко доносил их до нее, но только бессвязными обрывками, и составить из них связный текст она не могла. Видно было, что Джина недовольна мужем, она, похоже, повторяла одно и то же, даже дернула Бена за рукав, тот обернулся – лицо его неожиданно оказалось серьезным, ничего смешливого, бесшабашного, наивно-глупого в нем не осталось, наоборот, сжатые губы, упрямо наморщенный лоб, сосредоточенный жесткий взгляд.

«Нет», – долетело до Элизабет злое, короткое слово. А потом еще одно: «Хватит».

Понятно было, что между молодыми супругами происходит обычная бытовая ссора, потому что Джина снова дернула его за рукав и, еще ближе наклоняясь к его уху, начала быстро и горячо говорить. Элизабет даже подалась вперед, ей очень хотелось услышать, о чем они там спорят так эмоционально. Но ветер сносил Джинин голос в сторону, оставляя Элизабет лишь отдельные несвязные слова. Сначала донеслось слово «запретил», Элизабет не была уверена, правильно ли она расслышала, но вскоре слово прозвучало снова, а потом еще раз.

«Он запретил», – повторяла горячо Джина, видимо, в их споре это был самый главный аргумент. Но Бен, похоже, не слушал ее, он вжал голову в плечи, в его коротко стриженном затылке засело твердокаменное упрямство.

Убедившись, что ей не понять причину их препирательств, Элизабет откинулась назад и стала наслаждаться дорогой. Они летели вдоль хайвэя: мимо мелькали деревья, целые рощи; переехали маленькую речку, в стороне блеснуло озеро – они раньше ездили к нему с мамой загорать, и купаться. Один раз даже втроем поехали, с Влэдом. Какое все же было хорошее время, когда они были вместе, когда мама была жива и все было хорошо и спокойно. Настолько спокойно, что они могли ездить на озеро.

И тут Элизабет встрепенулась – ведь озеро находилось в пятнадцати милях от их дома, значительно дальше кортов, да и вообще совершенно в другой стороне.

Беспокойство охватило ее, она заерзала на сиденье, потом не сдержалась, подалась вперед, протянула руку, похлопала Джину по плечу. Та обернулась, и пока улыбка растягивала ее все еще по инерции шевелившиеся губы, Элизабет снова различила вылетевшие и тут же унесенные ветром слова. «Смотри, тебе попадет», – кажется, произнесла Джина, и сразу улыбка растворила их, Джина потянулась к очкам, сняла их, взглянула на Элизабет своими мягкими, заботливыми, глубокими глазами.

– Почему мы едем по хайвэю? – громко проговорила Элизабет. И тут же добавила: – Корты совсем в другой стороне.

– Что? – закричала в ответ Джина и сделала движение руками, мол, не слышит, не понимает слов.

Элизабет еще ближе наклонилась к ней.

– Почему мы едем не к кортам, а в противоположную сторону? – закричала теперь уже она.

– Куда? – Джина даже округлила глаза, почему-то из них сразу исчезла мягкость, а взамен появилось нечто другое. Но что? Может быть, пустота? Или нет, не просто пустота, а пустая расчетливость?

– Куда мы едем? – снова прокричала Элизабет в ухо старшей подруге. – Корты совсем не здесь.

Джина кивнула, значит, на сей раз услышала, подняла указательный палец, мол, подожди секунду, сейчас узнаю, и снова наклонилась к Бену, снова заговорила, снова горячо, даже со злостью.

«Я из-за тебя не хочу попасть…» – донеслось до Элизабет, а потом звуки снова смешались с упругим, напирающим воздухом.

Через минуту Джина обернулась, улыбнулась, выгнулась назад, как можно ближе к Элизабет, и прокричала:

– Он, конечно, славный, но такой дурачок, мой муж. Просто как ребенок. Это он хвастается перед тобой своей машиной. Очень горд, что в ней двести лошадиных сил, как будто все эти силы в нем самом. Как будто он сам табун. – Тут Джина отстранилась и засмеялась своей шутке, предлагая Элизабет вместе посмеяться над всеми этими ребячливыми мужчинами. – Он просто хочет покатать нас немного. А я ему говорю, что пора возвращаться, что у нас не так много времени для тенниса, у нас ведь с ним планы на вечер. А он уперся, как ослик. Хей, Бен! – закричала она теперь мужу, но так, чтобы было слышно и на заднем сиденье. – Элизабет тоже не хочет больше кататься, слышишь? Мы хотим играть в теннис.