– Не хочу это обсуждать. Тебя никто не поддерживает, а ломать из-за тебя отношения в корпорации я не буду.

– Выкидываешь меня на улицу, когда у меня умирает мать? Не хотела это говорить, но это именно так. А пошел бы ты… – Лена вышла, хлопнув дверью.

Она шла по солнечной стороне Спиридоновки, думая, что в очередной раз осталась совсем одна. Человек, который поддерживал ее двадцать лет, выставил ее за дверь. Заслужила ли она это? Кто знает, кто и чего он заслужил. Сложилось так, как сложилось. Что теперь? То же, что и всегда. Бежать вперед, как белка. Или барахтаться, как лягушка, сбивая лапками сметану из молока, чтобы выжить.

Она выхаживала маму, а той опять стало хуже, снова стал проявляться токсикоз, отвращение к еде, о которой мечталось еще утром. Сев за стол, мама говорила, что протертые куриные котлеты пахнут рыбой, дочь срочно делала омлет, потом выбрасывала и его. Мама вдруг говорила, что ей хочется жареных пончиков, «помнишь, доченька, такие, какие были в твоем детстве, по три копейки. Не может быть, чтобы сейчас в Москве их не было, поедем, поищем?» У Гули сжималось сердце, она сажала маму в BMW, они отправлялись на поиски пончиков. Мама смеялась, а пончиков в Москве не было, и они покупали в Елисеевском пирожные «картошка».

– Мам, поехали отдохнем куда-нибудь? За свежим воздухом и положительными эмоциями? Куда тебе хочется?

– Наверное, в Швейцарию, – Алка тут же оживилась.

– Значит, в Швейцарию!

Лена нашла неплохую гостиницу в Монтрё, загадывала, как они поедут в Шильонский замок, в Женеву, прокатятся в Гштадт. Будут гулять по горам, дышать горным воздухом. Все наладится, завтра с ней наконец согласился встретиться зампред ВЭБа, Коля Косов. Она добивалась этой встречи месяц: из всего руководства банка Косов относился к ней лучше всех.

– Привет, Хелен, – Коля назначил ей встречу на девять тридцать утра, до разгара сумасшедшего, полного непредсказуемости и авралов дня. – Прекрасно выглядишь. Виски выпьешь?

– Запросто. Если за компанию.

– Люблю тебя, Хелен, кто еще со мной виски с утра махнет. Что, олигарх тебя выкинул? – Коля изобразил на лице сочувствие.

– Коль, сам все прекрасно понимаешь, – усмехнулась Лена: ясно, что Коля ее пробивает, ему любопытно, пустится ли она в длинные объяснения, в жалобы на то, как все несправедливо. – Сложилось так, как сложилось.

– Но выглядишь ты, как всегда, прекрасно. Хвост пистолетом.

– Коль, счастье же не вовне, оно внутри нас, правда? Даже если мне придется газетами торговать у метро, я все равно найду способ быть счастливой.

– Ну, твое здоровье! Как мать?

– Плохо. Совсем плохо… Сейчас еду с ней в Швейцарию.

– Это правильно. Давай по второй… За ее здоровье. Может, все-таки поправится?

– Коль, скажи, теперь, когда ситуация с Гусинским забылась, можно надеяться, что вы возьмете меня обратно?

– Поговорю… Думаю, решу вопрос. Ты сейчас езжай в Швейцарию. Мать свозить в горы в такой ситуации – это святое. Приедешь, позвони.

– Спасибо тебе. Твое здоровье!

Шильонский замок посмотреть не удалось. Побродив с полчаса, мама раздраженно сказала, что у нее нет сил карабкаться по этим ступенькам. Дочь, вообще-то, могла бы и сама это понять… Неподалеку от Монтрё, в Сионе, в это время находились Пикайзены. Виктора приглашали туда каждое лето, преподавать в музыкальном институте.

Через день Лена с Наталией Семеновной ездили после обеда в гости к Пикайзенам. В Сионе Алочка оживала, забывала, как жаловалась на боль и усталость в Шильонском замке, вместе с Иркой чуть ли не бегом носилась по городу. Вечером вчетвером ходили в ресторан, у Алки просыпался аппетит. Без оглядки на рядом сидящую дочь она привычно жаловалась на нее сестре. Вот зачем дочь привезла ее в Монтрё? По набережной ходят толпы арабов, торговцы торгуют стеклянной ватой, везде грязь, одни туристы. Разве о такой Швейцарии она мечтала?

Ирка все понимала. Через день она на поезде приезжала в Монтрё, где ее встречали Гулька с Алочкой, и все было, как прежде… Как в детстве Гули… Мама и тетка командовали, она с удовольствием возила их в горы, катала по Женевскому озеру на пароходике… Они съездили в Гштадт, где маме приглянулся ресторан с терраской, увитой плющом. У Алочки всегда был хороший вкус… Гуля, заглянув в меню, поняла, что мама выбрала самый дорогой ресторан, но была счастлива, что маме в нем нравится, что она радуется тарелкам из дорогого фарфора, шелковым салфеткам, серебряным приборам. Ирка настаивала, что заплатить должна она, но Гуля посмотрела ей в глаза, и тетя Ира поняла, что не стоит омрачать Алочкину радость напоминанием о безденежье дочери.

– Мам, поедем в горы на фуникулере? – В тот день Ирка не приехала, и мама тут же захандрила.

– Думаешь, я выдержу?

– Мам, мы сядем и поедем. Наверху такой красивый отель. Съедим ланч на терраске с невероятным видом.

– Ты помнишь, что мне нельзя сидеть на солнце? Думаешь, там есть тень?

– Найдем!

Они сидели на террасе под зеленым навесом. Маме опять расхотелось есть. Дочь уговорила ее съесть суп. Потом мама потребовала десерт: пирожные она могла есть в любом состоянии. Шутила, что теперь по крайней мере ей можно не беспокоиться о диабете. Они сидели бок о бок, болтали. Наслаждались закатом, солнцем, постепенно спускавшимся в Женевское озеро, лежавшее далеко внизу, смотрели на горы Эвиана на другой стороне, такие отчетливые в закатных лучах.

Сразу после возвращения произошло неизбежное резкое ухудшение… Исчезли подпорки: радость от гор и красот Швейцарии, от встреч с Иркой. Месяца через полтора Алочка окончательно слегла, подступила полоса непрерывной боли. Скотская российская медицина выписывала наркотические обезболивающие вдвое меньше, чем нужно, руководствуясь скотскими нормативами. Гуля ломала заветные таблетки на четыре части, пытаясь помочь маме продержаться подольше без невыносимой боли, ничего другого она сделать не могла. Смотреть на мамины страдания было невыносимо. Мама худела с каждым днем, она весила уже сорок килограмм, с трудом поднималась с постели.

Гуля наняла сиделку, потому что как раз в это время ее все же взяли на работу обратно в ВЭБ, правда на низкую позицию, но это не имело значения. Она ездила на рынок, доставая черную икру, которую продавали из-под прилавка, делала бульоны, выливала их, варила овощные отвары и снова выливала, после того, как мама съедала две ложки. Когда мама забывалась сном, Гуля думала, что она больше не в состоянии день за днем видеть эти страдания. Подошли ноябрьские праздники две тысячи первого года.

– Мамуль, я съезжу повидать Юрика? Ровно на неделю. С тобой останутся две сиделки, они по очереди будут приходить на сутки. И тетя Ира тут…

– Нет, не уезжай!

– Мам, почему? Только на шесть дней. Ну что случится, если ты с тетей Ирой и с сиделками шесть дней побудешь без меня?

– Алочка, – поддерживала Гулю Ирка, – ты не права. Гуле тоже нужен отдых, и Юру нужно проведать. Я буду приходить каждый день.