– Чунь, я хочу просто поговорить с тобой о жизни.

– Поговори со мной о жизни, если хочешь.

– Не раздражайся, пожалуйста… Ты знаешь, что тебе нужно для счастья? Я не буду спрашивать, что именно, просто, знаешь или нет?

– Я знаю точно, что мне не нужно, мам… Не хочу быть как ты и твои друзья. Как твои начальники, как ваши олигархи. Сколько у них миллионов? Пятьдесят? Сто? Миллиард? А они все не могут остановиться. Вы все гонитесь… за неглавным!

– А что главное?

– Цветы на подоконнике и кошка в доме.

– Юра, я серьезно.

– А я несерьезно… Отстань, хватит…

– Хочешь сказать, что я не пойму?

– Просто не хочу больше говорить на эту тему.

– Мы и не начали говорить…

– Это тебе так кажется. Тебе непонятно, что инвестиционный банк на Уолл-стрит – это твое представление о счастье, а не мое? Можно раздавать суп бездомным в уличной кухне и быть счастливым… Ты этого не поймешь.

– Юра, ты назло мне это говоришь? Какой суп бездомным? Хорошо, не будем об этом. Ты не думай, что я плохо отношусь к Эрин. Просто мне жаль, что ты запал на первую встреченную тобой девушку. У тебя еще лет десять на этот поиск, и сам поиск – это наслаждение.

– Мам, если тебе нравится перебирать мужиков, это не значит, что Эрин – первая встречная…

В день отъезда, семнадцатого августа девяноста восьмого года утром Лена узнала, что в России дефолт. Страна – банкрот, отказалась платить по суверенным долгам. Правительство так долго не могло ни на что решиться, тянуло до последнего, что теперь, похоже, за дефолтом последует и девальвация. В казне нет денег, государственные облигации превратились в мусор, в банках обнулились активы, вложенные в них. Выход один – еще раз помножить на ноль сбережения и зарплаты людей, обесценив рубль, и таким образом латать дыры в бюджете.

За час до отъезда в аэропорт, когда Лена паковала чемодан, в спальню вошел сын.

– Мам, я написал тебе письмо. Прочти, – сын отдал ей сложенный пополам листок и вышел, прикрыв дверь. Письмо было написано на компьютере на английском.

«Мама, я тебя люблю и знаю, как больно тебе будет, когда ты прочтешь… Я бросил университет еще в марте. Не говорил, потому что ты бы заставила меня вернуться, но теперь уже поздно: я не сдавал экзаменов за год, и меня отчислили. Да, про экзамены я тебе наврал. Но я не наврал, когда говорил, что то счастье, которое ты приготовила для меня, мне не нужно. В Россию я не вернусь, теперь я ненавижу твою Москву еще больше. Буду жить здесь и по-своему. Непременно в Нью-Йорке. Буду работать на кухне для бездомных или водителем такси. Тебе этого не понять, но так живут многие, и они ничем не хуже тебя. Учиться не буду никогда. Ненавижу учебу, потому что это не про знания, а про власть учителей, которые навязывают мне свои представления…»

Письмо было длинным. Лена перечитывала его, но понимала только, что ее жизнь и жизнь сына кончились. В голове скакали мысли: «Увезти в Москву. Прямо сейчас. Отдать в армию. Конечно, договориться, чтобы служил в Подмосковье, чтобы били, но не до смерти. Чтобы понял, что такое жизнь…» Вдруг ощутила инстинктом самки, теряющей детеныша, что ей надо думать не о том, как вернуть сына на правильный путь, а только о том, как его не потерять. Стали понятны его раздражение в Москве, его злость на нее, на тот мир, который она мечтала ему вручить.

– Нам пора в аэропорт, – сказала она, выйдя из комнаты. В кухне плакала Наталия Семеновна: пока дочь сидела в спальне, внук ей все рассказал.

«Форд-Таурус» двигался по дороге в аэропорт Даллеса: Лена и Коля на переднем сиденье, Юра с Эрин сзади.

– Мам, ты молодец, – наконец решился произнести сын. – Не думал, что ты так отнесешься к этому, сможешь принять… понять…

– Юра, – мать обернулась к сыну. – Ты сделал свой выбор. Понять его я не могу, но мне больно не от этого, а от того, что тебе придется за него заплатить большую цену. А с этим уже я поделать ничего не смогу.

Рейс задержали, все четверо сидели в баре аэропорта. Лена и Николай пили дешевое красное вино, Юра – пиво, а Эрин – безалкогольный коктейль «Ширли Темпл», названный так в честь популярной когда-то детской кинозвезды Голливуда. На Ленином американском мобильнике, который она всегда оставляла сыну, когда уезжала, тренькнул звонок.

– Алло…

В телефоне стояла тишина, потом женский голос неуверенно спросил: «Еlena? Это ты? Я думала, это телефон Юры…»

– It’s Elena.

– It’s me, Connie, – Лена узнала голос матери Эрин. – Ты что, еще в Америке? Я рада тебя слышать.

– Рада?

– Как у тебя дела? – в голосе слышалось смятение.

– О'кей, а у тебя?

– Как вы провели время, как дети?

Тут Лена все поняла, ответила осторожно:

– Ну-у-у… не так, чтоб слишком хорошо, честно говоря. Ты знаешь, что я имею в виду.

– Юрий тебе рассказал? Я понимаю, как ты расстроена, какая это плохая новость для тебя. Ты решила из-за этого остаться?

Лена встала и с телефоном в руке отошла от столика, чтобы сын и муж ее не слышали.

– Нет, просто самолет задержали. Да, это плохая новость, что Юра бросил университет. Но не только для меня, но и для тебя, Конни.

В этот момент Лена не испытывала ничего, кроме ненависти к Эрин, к ее матери, ко всей их семье, переехавшей жизнь ее сына.

– Ты, Конни, полагала, что твоя дочь крутит роман с сыном международного банкира? Что его мать даст ему и твоей дочери все? Увы… Теперь я не могу ничего дать своему сыну. Разве что билет в Россию. Теперь фактом является то, что твоя дочь, Конни, шмонается с нелегальным иммигрантом. – Лене хотелось добавить: «Вы думали, что вы все рассчитали, но это не так». Она помедлила, заставляя себя сдержаться, выдохнула и произнесла:

– Хочу, чтобы ты отдавала себе отчет в том, что Юрий может оставаться в Америке только пока учится. И если ты рассчитывала таким образом женить его на своей дочери, то другим фактом является то, что твоя дочь – несовершеннолетняя. Она не может содержать своего мужа, а значит, и не может быть его спонсором на получение Green Card. А я – гражданка России, а не Америки. Если ты хочешь, чтобы Юрий не учился и был при этом с твоей дочерью, тебе придется решать этот вопрос самой. Только ты и твой муж, Конни, могут содержать моего сына и дать ему вид на жительство. Я помочь ему не в силах, это за пределами моего контроля. Поняла? Ну все, мне пора на посадку.

У трубы Лена еще раз обняла и поцеловала сына.

– Мам, я не мог поступить иначе. Ты веришь, что я люблю тебя?

– Сынок, и я тебя люблю, ты тоже мне верь, пожалуйста. Тебе придется заплатить цену за свой выбор. Но я буду всегда рядом, чтобы помочь тебе.

Николай и Елена уселись в самолете, им принесли шампанское.