Но у моих инстинктов иные планы.

Они хотят, чтобы я высоко вздернула подбородок, глядя в темноту. Чтобы отступила, не показав страха.

И хотя это представляется мне абсолютной бессмыслицей, я в кои-то веки к ним прислушиваюсь.

Медленно – так ужасно медленно – я снова начинаю двигаться, неотрывно глядя на осязаемую тьму, и подхватываю сумку. Сквозь мрак снова прокатывается режущий слух рокот, угрожая разорвать в клочья мое показное самообладание.

Я подхватываю факел и вскакиваю на ноги. Задрав подбородок, осторожно шагаю спиной вперед по коридору – и каждый осторожный слепой шаг сам по себе кажется подвигом.

Я не осмеливаюсь тушить остальные факелы, прекрасно понимая, что тогда между мной и тем, что за мной охотится, не останется ни малейшего барьера.

Пусть они прогорят. Пусть станут угольками, неспособными осветить мою потерю. Покровом черноты, который всегда будет хранить это кладбище, – любезность, которую я хотела бы получить от Рордина, но увы.

Жить в его лжи, а не в ужасном подвешенном состоянии.

Кое-как вываливаюсь на свет общего коридора, захлопываю дверь, отшатываюсь подальше. Врезаюсь спиной в стену, сползаю на пол, выронив факел, прижимаю колени к груди, чтобы унять дрожь и отчаянное сердцебиение.

Факелы погаснут, и тот коридор больше не будет моим…

Возможно, эта мысль должна снять груз с моих плеч.

Но нет.

Глава 44

Орлейт

Морозный воздух холодит легкие, приносит сладкий запах надвигающегося дождя. Не того, что хлещет струями по волнам, а того, что напитывает почву много-много дней и всегда оставляет меня опустошенной.

Приблизившись к Черте безопасности, я удобно устраиваюсь под большим древним деревом. Прислоняюсь к широкому стволу под усыпанными орехами ветвями и перебираю опавшие желуди, ожидая, пока Шэй наберется храбрости выползти из глубокой тени от большого замшелого валуна.

Иногда его приходится уговаривать, особенно в это время суток.

Но я терпеливо жду, занимая руки желудями. Снимаю с них шапочку и счищаю жесткую оболочку, добираясь до светло-кремовой сердцевины. Измельченное семя дуба – один из тридцати четырех ингредиентов, необходимых для изготовления экзотрила, а также основа для моего клея.

Идеальный предлог.

Я успеваю начистить приличную кучку, прежде чем Шэй сдвигается с места, словно покрытый сажей лист, что трепещет на шаловливом ветру. Сегодня Шэй нервный, сам не свой, он резко перескакивает между тенями.

Тонкие волоски у меня на загривке поднимаются дыбом.

В лесу царит мертвая тишина. Даже птицы растеряли все желание петь… беззвучную пустоту нарушает лишь мое неровное дыхание.

Что-то не так.

Шэй перемещается в ту же тень, где сижу я, и мое сердце пропускает удар, когда он зависает, наблюдая за мной, склонив голову набок.

Он словно прощупывает меня.

Никакого напора – просто ощущение прикосновения прохладных, бесплотных пальцев к щекам.

– Шэй?.. Ты в порядке?

Касание его сущности такое… личное. Словно он осматривает меня с особой тщательностью, но не руками, чтобы не высосать из моего тела все жидкости.

Ощущение уходит со щеки, спускается на левое плечо, ползет вниз по руке. Внутри меня образуется каменная тяжесть, когда призрачное прикосновение останавливается на запястье, где под манжетой рубашки прячется купла.

Шэй издает тихий щелкающий звук, от которого у меня цепенеет спина, и ощущение исчезает. Я вижу, как трепещут его дымчатые ленты – в гипнотическом и близко не спокойном танце.

Шэй знает, что я его покидаю.

Осознание бьет как ботинком в грудь.

Я встаю на колени и подаюсь ближе.

– Шэй…

Тени, скрывающие его, отступают, обнажают крахмальное лицо и маленькие глазки-бусинки.

Я медлю.

Их взгляд пронзает меня. Царапает. Впивается.

Молочно-белые губы Шэя раздвигаются, обнажая пасть. И он снова издает щелкающий звук, отдающийся во мне легкими вспышками, от которых рассыпаются позвонки.

Он злится.

Вина ледяной глыбой давит на живот, грозится расстроить все мои благие намерения…

– Прости, – шепчу я, но он издает резкое шипение, взрезая мне сердце. – Шэй, ты не понимаешь. Я должна у…

Он вжимается в Черту, заставляя меня отскочить, шлепнуться на задницу.

– НЕТ!

Слово вырывается у него так, словно его вытолкнуло горло, которое вовсе не предназначено для речи.

Молча разинув рот и распахнув глаза так широко, как они в жизни не распахивались, я смотрю на своего друга, и в горле встает ком.

Темный взгляд смягчается, раздается высокий писк, и Шэй отступает… съеживается, переставая нависать. Его лицо вновь исчезает за дымчатой вуалью, и я чувствую привкус стыда в воздухе между нами.

– Шэй, все хорошо, – успокаиваю я его, медленно поднимаясь с земли. – Я все понима…

Он взвизгивает и бросается прочь сквозь деревья.

Резко обернувшись, вижу Бейза. Он мчится сюда, и в его глазах такая буря, что я впадаю в панику, швыряю мышь в сторону, куда удрал Шэй, запихиваю желуди в банку и сметаю ошметки скорлупы под листья. А потом забрасываю сумку на плечо и выхожу из-под ветвей, глядя под ноги и бормоча под нос длинную череду ругательств.

Нам не разминуться, но, может, Бейз внемлет языку моего тела и позволит просто пройти мимо, не втягивая в разговор, которого я не хочу.

– Нам надо поговорить, Орлейт.

Да пошел этот день!

– Не имею ни малейшего желания, – буркаю я, устремляясь к замку.

– Я вытащил Тупня и Дупня из твоего… Перепутья.

Мои ноги сами собой замирают, как и сердце. Обернувшись, стискиваю кулаки и впиваюсь в Бейза полным яда взглядом.

– И что?

Глаза Бейза удивленно расширяются, на щеках ходят желваки, и я не могу не заметить, как ужасно он выглядит – усталый, всклокоченный, – словно у него снаружи то, что у меня внутри.

Рубашка помята, волосы растрепаны, на штанах пятна…

– Ты в отчаянии.

– Я в порядке.

Бейз скрещивает руки на груди и сверлит меня пристальным взглядом, пробирающим до костей.

– Ты, знаешь ли, никогда не умела врать.

– В отличие от тебя.

Мои слова – стрелы, и они бьют прямо в цель. Бейз вскидывает взгляд к небу, смотрит на неспокойные облака и тяжело вздыхает. Я чувствую, что Шей наблюдает за нами из полоски тени между двумя корявыми деревьями.

– Говард оставил в башне подарок, – цедит Бейз, настороженно глядя на меня. – Кайнон велел пошить по твоему размеру.

– Ну… – Я хмурюсь. – И что это?

– Платье. – Бейз приподнимает бровь. – Сшито из шелка-паутинки, окрашенного в синий цвет Бахари.

Я поникаю, утратив боевой задор…

Вот дерьмо.

Бейз склоняет голову к плечу.

– Ты как-то кисло выглядишь. Не нравится платье или цвет?

В его землистых глазах пляшут неприкрытые смешинки, и это веселье подтачивает плотину моего самообладания, нервов и терпения.

– Платье, –