происходило судебное разбирательство, однако их упоминание в постановлениях совсем не означает факт их реального присутствия на Соборных заседаниях.

Эти имена поместил в своем исследовании еще аббат Л. Дюшен, следуя последовательности их упоминания в Соборном послании, также не делая никаких основательных выводов относительно участия в работе Собора носителей этих имен[660]. Если добавить к ним имя руководившего заседаниями епископа Медиоланского Симплициана, имена епископов Вьенна и Арелата (ныне Арль), спор которых о первенстве разбирался также на заседаниях без обозначения их имен, а также три имени двух пресвитеров и одного мирянина, суждение о которых выносил Собор, то в итоге окажется представленным следующий перечень потенциальных участников Туринского Собора: 1. Simplicianus Mediolanensis episcopus, 2. Proculus Massiliensis episcopus, 3. Simplicius Viennensis episcopus, 4. Ingenius Arelatensis episcopus, 5. Octauius episcopus, 6. Ursio episcopus, 7. Remigius Vapincensis episcopus, 8. Triferius Aquaesextensis episcopus, 9. Felix Augustae Treuirorum episcopus, 10. Spanus presbyter, 11. Exuperantius presbyter, 12. Palladius laicus.

Очевидно, что причины созыва Туринского Собора были весьма весомыми, ибо его решения имели принципиальное значение для второй Нарбоннской, Вьеннской и Транспаданской церковных провинций. Выдающийся исследователь Ш. Пьетри называет в качестве основной причины созыва Туринского Собора то главенствующее положение в церковных делах южной Галлии, которое приобрела Медиоланская кафедра благодаря фигуре св. Амвросия Медиоланского. Под влиянием Медиоланского епископа находились предстоятели южных галльских Церквей, таких как Араузийская (Оранжская), Грацианопольская (Гренобльская), Массилийская (Марсельская). В качестве примера Ш. Пьетри приводит эпизод с епископом Лугдунским (Лионским) Юстом, совершившим в 381 г. огромное путешествие из Лугдуна в Аквилею, чтобы присутствовать на Аквилейском Соборе, организованном св. Амвросием[661].

Действительно, св. Амвросий в качестве предстоятеля миланской кафедры сообщил небывалый доселе импульс церковной жизни окрестных диоцезов, вызвавший целую череду поместных Соборов, выведших Церковь в юго-восточной Галлии и Италии из полосы страшных смут. Следует еще раз упомянуть, что в 381 г. Амвросий возглавил прославленный Аквилейский Собор, осудивший арианских балканских епископов, в 382 г. он присутствовал на Соборе в Риме при папе Дамасе, в 392 г. св. Амвросий руководил синодом в Капуе, на котором осудил еретика Боноса, пытался урегулировать антиохийский раскол и издал чрезвычайно важные постановления в отношение церковной дисциплины, а в 390 г. председательствовал на Соборе в Медиолане, где, по мнению Ш. Пьетри, принимал вопросы от галльских епископов, враждебных схизматическому епископу Августы Тревирской (ныне Трир) Феликсу, о чем подробнее речь пойдет ниже. При том, что Амвросий действовал почти всегда как легат папы Сириция, его энергия и пастырское дарование сделали именно Медиолан особым покровителем галльских церквей, несколько затмив значение Римской кафедры. После смерти св. Амвросия значение его престола сохранялось, именно поэтому инициатива по созыву провинциального Собора, который должен был бы положить конец смутам в Галльской церкви, принадлежала преемнику св. Амвросия Симплициану Медиоланскому. Поскольку галльские дела должны были стать темой заседаний, местом Собора стал город под названием Августа Тавринская (ныне Турин), находящийся между Медиоланом и Нарбоннской Галлией. Как отмечает Ж. Годме, на Соборе предстояло рассмотреть следующие вопросы: урегулировать схизму епископа Феликса Тревирского, имевшего своих сторонников, разрешить конфликты епископа Прокула и его подчиненных, а также конфликт между Симплицием Вьеннским и Ингением Арелатским, и, наконец, вынести решения относительно частных споров между галльскими клириками[662]. Решения Собора носят исключительно дисциплинарный характер, касаются частных споров и представляют интерес относительно того, каким образом разрешались данные споры с точки зрения норм канонического права.

Как было уже отмечено выше, проблема датировки Собора представляется чрезвычайно сложной. Среди исследователей XVI столетия проблему датировки Собора попытался впервые по-настоящему обозначить картузианец Л. Сурий. Опираясь на косвенные свидетельства источников, он заключил, что «Туринский Собор был осуществлен в качестве провинциального приблизительно во времена папы Сириция и св. Амвросия, епископа Медиоланского»[663]; подобное суждение предполагало ограничение возможного времени созыва Туринского Собора периодом между декабрем 384 г. и апрелем 397 года. К. Гефеле справедливо отмечал, что более поздние исследователи в конце XVI и на протяжении всего XVII столетия, в частности кардинал Ц. Бароний, Ж. Сирмонд и Ж. Гардуэн, конкретизировали обозначенную проблему, датируя Туринский Собор 397 годом или периодом в несколько последующих лет. При этом сам К. Гефеле полагал, что реальной датой Собора должно быть признано 22 сентября 401 г. (день и месяц известны из постановлений Собора)[664]. Однако выводы К. Гефеле вовсе не являлись окончательными. Полемика относительно датировки разгорелась на рубеже XIX–XX веков. Впрочем, такие исследователи как Ф. Савио, монсеньор аббат Л. Дюшен и Е. Бабют также определенно относили время Собора к началу V в.[665], хотя далеко не были единодушны между собой. Е. Бабют, исследуя рукописную традицию и историю Туринского Собора, высказал идею, согласно которой в церковной истории произошло два Туринских Собора: один в 405 г., о котором ничего неизвестно, а другой 22 сентября 417 г., решения которого и дошли до исследователей нового времени. По его мнению, Собор был собран галльскими епископами для того, чтобы отменить декреты папы Зосима – изданные римским епископом для Галльской Церкви, согласно которым епископ Патрокл Арльский получал первенство в вьеннской и нарбоннских провинциях, – содержащиеся в посланиях Зосима «Posteaquam», «Cum aduersus», «Quid de multa».

Согласно Е. Бабюту, Туринский Собор 417 г. представлял собой первый манифест «галликанизма» – будущей оппозиции Французской Церкви в лице епископов Вьенна и Массилии по отношению к власти Римских понтификов, которая будет проявляться в разных формах вплоть до нового времени[666]. Точка зрения Е. Бабюта во многом могла бы дать основания для пересмотра устоявшихся воззрений на подчиненность епископов из Галлии авторитету кафедры св. Петра в первой половине V столетия. Однако аббат Л. Дюшен полностью отверг доводы Е. Бабюта, определив его концепцию как целиком неправдоподобную. При этом он отнес дату Собора к 400 году[667]. Более поздние исследователи, в частности Ж. Паланк, назвал датой Туринского Собора 22 сентября 398 г., связывая его созыв с перенесением в 395 г. префектуры Галлий в Арелат, что повысило значение Арелатского епископа и привело к спору за функции митрополита между Арелатским и Вьеннским епископами, рассматриваемому на Туринском Соборе[668]. Известный исследователь Е. Грифф также склонялся к точке зрения Ж. Паланка[669], а другой французский исследователь А. Шастаньоль полагал, что, если датой переноса префектуры следует считать 407 г., то датой Туринского Собора необходимо признать 417 г., следуя Е. Бабюту, или во всяком случае период понтификата папы Зосима[670]. Новейшие исследователи деяний галльских Соборов IV столетия Ш. Мунье и Ж. Годме определяют в качестве даты Туринского Собора 22 сентября 398 г., что представляется настоящей датой Туринского Собора[671]. Ш. Мунье, в частности, опровергая концепцию Е. Бабюта, указывал на то, что Е. Бабют при издании канонов Туринского Собора, исходя из своей датировки, «прибавил слова «Honorio Augusto XI et Constantio