продолжил он доверительно. Россия заберет всю собственность на своей территории, включая оборонную промышленность. Союзный центр получит лишь функции обороны, дороги и атомную энергетику: «Не нужны большие организации Союза», в их числе шестьдесят министерств. «Не нужен Президент СССР»[649]. На этот раз Ельцин говорил предельно искренне и от всего сердца. Как только ему представился шанс, он воплотил в жизнь то, что рассказал американцам.

НЕРАВНЫЕ ПАРТНЕРЫ

Президент Буш был обеспокоен кровопролитием в Прибалтике, но поверил уверениям Горбачева. Он также продолжал рассчитывать, что его «друг Михаил» поможет проведению международной специальной операции «Буря в пустыне» против Ирака. В январе, уже после трагедии в Литве, Буш звонил Горбачеву, но говорили они исключительно о войне в Заливе. Президент США обратился к прибалтийскому кризису только после того, как первая неделя воздушных операций американских ВВС против иракских войск успешно завершилась. Тем не менее он направил Горбачеву письмо со строгим предупреждением: в случае нового кровопролития в Прибалтике он отменит всю экономическую помощь и наложит санкции на СССР. Чтобы подчеркнуть серьезность этих намерений, Буш отложил встречу в Москве. 24 января американский посол Джек Мэтлок доставил письмо с этими новостями лично Горбачеву[650].

Прочтя письмо, советский лидер спросил Мэтлока: «Скажите мне, Джек, как вы понимаете здешнюю ситуацию?» Вопрос застал посла США врасплох, он сказал, что сам лично верит в то, что Горбачев не хочет насилия, равно как и прибалты. Те, кто оказывает давление на Горбачева в этом направлении, работают против него и его реформ. Горбачев выслушал его, не прерывая. «Постарайтесь помочь вашему президенту понять, – продолжил он, – что мы находимся на грани гражданской войны. Моя главная задача как президента – предотвратить ее». Он заверил посла, что «не является чьим-либо заложником» и что будет придерживаться всех прежних договоренностей, даже несмотря на американские санкции. «Передайте моему другу Джорджу Бушу: какое бы давление ни оказывали на меня относительно войны в Персидском заливе, германского вопроса или ратификации договора об обычных вооружениях, я буду соблюдать наши договоренности». Эти слова произвели сильное впечатление на американского посла. Он поспешил сообщить о хороших новостях в Вашингтон[651].

Советский руководитель продолжал надеяться, что бойню в Заливе можно предотвратить. Война означала бы удар по идее мирного мирового порядка, который он и Буш обещали вместе построить. Евгений Примаков полетел в Багдад в последней попытке убедить Саддама Хусейна вывести войска из Кувейта, прежде чем коалиция под предводительством США начнет войну на суше. 22 февраля, прямо перед началом наземной операции, Буш отклонил мирную инициативу Горбачева. Администрация желала полной военной победы и политической реорганизации Ближнего Востока. В телефонном разговоре президент США доказывал Горбачеву, что война необходима. Советский лидер пытался его прервать. Он восклицал: «Джордж! Джордж! Джордж!» Но Буш уже не слушал[652].

23 февраля Примаков сообщил из Багдада, что достиг предварительной договоренности с иракским диктатором. Горбачев потратил целый день на звонки лидерам Большой семерки и стран Ближнего Востока – Джону Мейджору, Джулио Андреотти, Миттерану, Колю, Тосики Кайфу, Хосни Мубараку в Египте, Ассаду в Сирии, Рафсанджани в Иране. Затем он позвонил Бушу. Тот был сильно раздражен миротворчеством Горбачева за счет Америки, но терпеливо выслушал и возразил, что Саддам просто пытается вбить клин между США и СССР. Отношения между двумя лидерами «слишком важны и не должны испортиться из-за Ирака». Видя, что американский курс не изменить, Горбачев отозвал Примакова из Багдада[653].

Война обернулась большим успехом для Буша. Массированные удары с воздуха в январе-феврале уничтожили большую часть иракской боевой техники, произведенной в Советском Союзе. После этого 250-тысячная американская армия при содействии британских и французских военных молниеносно выбила иракские силы из Кувейта. CNN показал миру сцены уничтожения иракских военных и административных объектов новым высокоточным оружием. Ирак ничего не мог этому противопоставить. Это напоминало «отстрел гусей»[654]. 28 февраля Буш объявил о победе. По сообщению ВВС, западные союзники потеряли на поле боя 148 солдат, и еще 145 погибли от других причин. Число иракских солдат, убитых при воздушных бомбардировках и в наземной войне, насчитывало от 60 до 200 тысяч. Американские СМИ того времени щадили нервы западной аудитории и вместо человеческих жертв предпочитали показывать разрушенную иракскую боевую технику и горящие нефтяные скважины. «Никто не знает, – подвело итог ВВС, – сколько мирных жителей погибло во время войны, но количество жертв среди гражданского населения непосредственно в результате военных действий было где-то между 100 и 200 тысяч»[655]. По контрасту с четырнадцатью жертвами насилия в Вильнюсе западное общественное мнение оправдало это огромное число жертв как побочный результат миротворческой операции.

Горбачев считал, что ход и исход войны в Заливе унизил его и уронил его международный авторитет. Черняев записал жалобы своего начальника: «В Вашингтоне растет ностальгия по старым временам и старым методам. По-видимому, у них есть план покончить с эйфорией по поводу Горбачева». Горбачев даже начал подозревать, что приготовления США к войне в Заливе и кровавые стычки с националистами в Латвии и Литве были частью одного американского сценария. Американские консультанты, – говорил он, – «роятся вокруг оппозиции, прежде всего Ельцина»[656]. Вероятно, Горбачев опирался на доклады КГБ, но даже Черняев решил, что война похоронила новый мировой порядок, который построил в своих мечтах Горбачев. В разговоре оба сошлись на том, что Советский Союз обречен дружить с Америкой, «что бы она ни делала». Либо роль младшего партнера США – либо «опять изоляция и все кувырком»[657]. Советский лидер не ведал, что в это же самое время западноевропейские лидеры упрашивали Буша проявить больше уважения к Горбачеву. Буш обещал это сделать. Когда война закончится, сказал он, «мы будем работать вместе ради мира на Ближнем Востоке… и конструктивных партнерских отношений с Советским Союзом»[658].

В Белом доме победные настроения сменили тревогу по поводу авторитарного поворота в СССР. Кондолиза Райс сообщила Бренту Скоукрофту о своем решении уйти из Совета по национальной безопасности, вернуться к преподаванию в Стэнфордском университете. Скоукрофт попросил ее задержаться. Она ответила: «Мы объединили Германию, Восточная Европа освобождена. Советский Союз близится к краху, но у меня уже нет на это сил»[659]. По просьбе Скоукрофта она помогла составить для Буша еще одну аналитическую записку об СССР. В ней утверждалось, что ни Горбачев, ни Ельцин, ни кто-либо другой «не имеют удовлетворительного решения ни для одной из проблем, от которых страдает Советский Союз, не говоря уже об общей программе, которая