– Вот это и значит «больше»! – Он прильнул к ее губам, так что слова зазвучали глухо, и весь погрузился в нее, как в море. – Вот это и значит – «больше»…

Потом Кэролайн обессиленно задремала, радуясь его тяжести. Где-то глубоко в теле появилась боль, но даже это заставляло ее улыбаться. Она всегда считала себя хорошей любовницей – хотя под конец их отношений Луис решительно это отрицал, – но она никогда не чувствовала себя такой победительницей.

Она легонько вздохнула и потянулась, Такер что-то проворчал и поднял ее на себя.

– Лучше? – спросил он, когда она распростерлась на нем, положив голову ему на грудь.

– И прежде было замечательно. – Она опять улыбнулась. – Просто замечательно!

Еще вздох, и Кэролайн подняла тяжелые веки. Она очень удивилась и смутилась, обнаружив, что они лежат в самом изножье кровати.

– Как это мы здесь очутились?

– На все нужна сноровка. Дай мне отдохнуть несколько минут – и мы проделаем обратный путь.

– Гмм… – Она прижалась губами к его груди. – Дождь перестал, но стало жарче, чем было.

– Ну, с этим можно справиться.

Кэролайн с большим трудом приподняла голову.

– Знаешь, чего мне хочется?

– Детка, как только соберусь с силами, я дам тебе все, что пожелаешь.

– Я это запомню. Но… – она нагнулась к самым его губам, – сейчас, вот в эту самую минуту, я просто безумно хочу мороженого! А ты хочешь мороженого, Такер?

– Да, пожалуй, смог бы проглотить, раз уж ты заговорила об этом. Ты сама его принесешь?

– Конечно.

Кэролайн выскользнула из постели и стала искать в стенном шкафу пеньюар, а Такер закинул руки за голову и закрыл глаза. Он решил, что в ее отсутствие успеет немного вздремнуть.

При свете керосиновой лампы Кэролайн накладывала из коробки мороженое в невысокие вазочки и думала, что никогда не забудет вот этой самой минуты. Знойная кухня, запах дождя и ровное, сильное тепло удовлетворенной любви во всем теле.

Тихонько напевая, она несла мороженое по коридору, и даже резкий телефонный звонок не заставил ее вздрогнуть. Кэролайн поставила на стол одну вазочку и, зажав трубку между ухом и плечом, сунула ложку в свое мороженое.

– Алло.

– Кэролайн? Слава богу!

Ложка застыла на полпути ко рту. Она опустила ее и поставила вазочку на стол. Нет, все-таки существовало на свете кое-что, способное сейчас испортить ей настроение.

– Здравствуй, мама.

– Я пытаюсь тебе дозвониться уже целый час. Что-то испортилось на линии. Впрочем, это не удивительно, учитывая уровень обслуживания там, у вас.

– У нас была сильная гроза. Как ты себя чувствуешь? Как папа?

– У нас все хорошо. Папа улетел в Нью-Йорк в командировку, а у меня тут несколько неотложных дел, я не могла с ним поехать. И если я о ком беспокоюсь, то о тебе.

Джорджия Уэверли говорила быстро и без малейшего акцента. Она очень потрудилась в свое время, чтобы уничтожить южное наследие в своем голосе – так же, как и в сердце.

Кэролайн представила, как мать сидит за письменным столиком в безупречно и со вкусом убранной гостиной, вычеркивая имя дочери из списка неотложных дел: «Заказать цветы», «Быть на благотворительном завтраке», «Позвонить Кэролайн».

Эта картина пробудила в ней неприятные воспоминания.

– Но беспокоиться решительно не о чем.

– Как не о чем?! Я была сегодня на обеде у Фулбрайтов, и мне пришлось от чужих людей узнать, что на мою дочь совершено нападение!

– Но я не пострадала, – быстро ответила Кэролайн.

– Я знаю, – отрезала Джорджия, раздражаясь, что ее перебивают. – Мне Картер все рассказал – гораздо подробнее, чем ты сейчас потрудилась довести до моего сведения. Он в курсе событий, поскольку возглавляет местное отделение Эн-би-си. Я все время говорила, что тебе совершенно незачем туда ехать, но ты даже слушать не хотела. И вот теперь мне сообщают, что ты подвергаешься допросу в связи с убийством!

– Извини. – Кэролайн закрыла глаза: извинения являлись обязательным атрибутом ее разговоров с матерью. – Я просто не успела тебе рассказать. Но теперь все это уже в прошлом.

На лестнице послышался шум. Она взглянула наверх, увидела Такера и устало отвернулась.

– Но, судя по словам Картера, это совсем не так. Он сказал, что в Инносенс уже вылетело несколько групп репортеров, чтобы сообщать о подробностях с места событий. Ну и, конечно, когда всплыло твое имя, новость стала просто сногсшибательной.

– Боже ты мой…

– Прошу прощения?

– Да нет, ничего.

Кэролайн провела рукой по волосам. «Будь спокойна и рассудительна, – предостерегла она себя. – Так или иначе, надо сохранять спокойствие».

– Мне жаль, что тебе обо всем рассказали посторонние люди. Я знаю, что паблисити тебя раздражает, но я ничего не могу поделать с прессой, мама. Так же, как я не могла предотвратить того, что случилось. Я сожалею, если это тебя расстроило.

– Разумеется, это расстроило меня. Мало того, что нам пришлось замять скандал в связи с твоим пребыванием в больнице, с отказом от летнего турне и публичным разрывом с Луисом…

– Ты права, – сказала Кэролайн сухо и мысленно поблагодарила Такера за то, что он тактично удалился обратно в спальню. – Было очень невежливо с моей стороны заболеть тогда.

– Не говори со мной таким тоном! Очень жаль, что ты не нашла в себе сил стать выше маленького недоразумения с Луисом. И потом, этот твой отъезд на Юг, стремление похоронить себя…

– Я вовсе не хороню себя!

– Но ты зарываешь свой талант в землю, – Джорджия, не задумываясь, отметала все возражения Кэролайн. – А теперь оказывается, что ты к тому же подвергаешь свою жизнь опасности. Думаешь, я хоть одну ночь могу спать спокойно, зная, что ты там одна и беззащитна?

Кэролайн потерла виски, чувствуя, что возвращается привычная головная боль.

– Но я была одна долгие годы.

Джорджии еще никогда не приходилось слышать от дочери подобного заявления, она даже слегка растерялась.

– Но я не имею в виду душевного одиночества. Тебя могут изнасиловать или убить!

– Да, и я представляю, с какими ужасающими подробностями это будет подано прессой. Наступило краткое молчание.

– Ты со мной невежливо разговариваешь, Кэролайн.

– Да, наверное. – Она прижала пальцы к глазам и повторила, как давно затверженную молитву:

– Извини, но я, очевидно, еще не оправилась оттого, что произошло.

«А ты не хочешь спросить меня, что же произошло, мама? Ты не собираешься узнать, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего-нибудь, или тебя интересует только мое поведение ?»