– Давно ты пришла к таким выводам? – спросил Джонатан с болью в голосе. – И почему ни слова не говорила об этом раньше?

– Я старалась отмахиваться от этих мыслей,– призналась я. – Честное слово, мне безумно тяжело причинять тебе страдания, но так будет лучше.

– Может, у тебя появился… другой мужчина? – спросил Джонатан, и его лицо потемнело.

Мне показалось, что он мысленно добавил «как у Синди?».

Я покачала головой.

– Нет, Джонатан, никто у меня не появился. Клянусь.

– Или тебя так сильно рассердили мои планы насчет агентства?

Я помолчала. Следовало быть с ним предельно честной.

– Да… из-за этого я тоже сильно расстроилась. Теперь же думаю, что это стало своего рода сигналом тревоги. Я вдруг остановилась и во всем разобралась. И поняла: все шло не так, как хотелось бы…

Джонатан поднес к губам мою руку и нежно поцеловал каждый суставчик. Последовало тягостное молчание – нам обоим требовалось время, чтобы переварить мои слова. Я чувствовала себя ужасно и вместе с тем на удивление спокойно.

– Спасибо, что так открыто поговорила со мной,– наконец произнес Джонатан. – Я всегда ценил твою честность. В тебе столько… благородства. Знаю, я по натуре чересчур сдержан. Может быть, в этом и заключается наша главная проблема. Но, надеюсь, ты знаешь, как я люблю тебя? Как не любил никого и никогда…

Он поднял на меня глаза, обычно такие спокойные и блестящие, и я увидела в них незнакомое выражение мольбы, а еще слезы. Сознавать, что причина его предельного страдания – во мне, было до жути больно.

– Ты уверена, что не в моих силах что-либо изменить? – спросил Джонатан.

Я кивнула, чувствуя, что, если произнесу сейчас хоть слово, разревусь, ведь слезы стояли и в моих глазах.

– Надеюсь, мы не будем… – Джонатан кашлянул. – Да, ты права. Лучше нам разойтись так же красиво, как мы встретились. Но я надеюсь остаться для тебя близким другом.

Я обняла его и прохныкала:

– Джонатан, я мечтаю, чтобы ты всегда оставался моим дорогим и близким другом! По-другому просто не может быть…

– Значит, все не настолько страшно,– ответил он, по-моему тоже плача.

Через полчаса Джонатан ушел, а я до вечера просидела в своем кресле, глядя на стену, не обращая внимания на телефонные звонки и не в силах ни пошевелиться, ни остановить слезы, которые бесшумно текли и текли по моим щекам. Потом наступили сумерки, в офисе стало темно.

Около семи раздался негромкий стук в дверь. Я даже не поднялась на ноги. Дверь медленно отворилась, и на пороге появился Нельсон в белых спортивных брюках. Я совсем забыла, что дала обещание поснимать его на камеру во время игры в крикет, чтобы потом он мог проанализировать допущенные ошибки.

Увидев мое распухшее от слез лицо, розы на полу и кучу скомканных бумажных платочков на столе, Нельсон мгновенно догадался, что произошло, и на его лице отразилась неподдельная боль. Он без слов пересек офис двумя большими шагами и обнял меня. Его нежная забота и этот простой жест были настолько трогательны, что у меня из тайного запасника хлынул новый поток слез. И я долго-долго выла о романтических коктейльных вечеринках, о завтраках в Джонатановом Нью-Йоркском доме, о сюрпризах, которые я старательно готовила ко дню его рождения, о благовоспитанных рыжеволосых детях, которым было не суждено появиться на свет. И о том, что, даже если люди любят друг друга, это не всегда влечет за собой долгую и счастливую совместную жизнь.

Нельсон только гладил меня по голове. Наконец я икнула и замолкла.

– Пойдем, Мел,– успокоительно пробормотал он, помогая мне встать с кресла. – Поехали домой.

Меня и саму убивала мысль о расторжении помолвки, а для моих родителей, я знала, эта новость грозила стать настоящим ударом. Отец, когда в моей жизни появился Джонатан, начал обращаться со мной как со взрослой, а мама от моего жениха вообще была без ума.

Но рассказать им о нашем расставании следовало. К тому же мне не терпелось открыто побеседовать с папой.

Мама заметила, что у меня на пальце нет кольца невесты, не успела я переступить порог родительского дома.

– Решила отдать кольцо ювелиру, чтобы почистил бриллиант, да, дорогая? – осторожно поинтересовалась она.

– Нет,– ответила я. – Я его вернула. К сожалению, мне пришлось расторгнуть помолвку.

– Дорогая моя! – Мама опустилась в кресло, чуть не наткнувшись на спицы, которые в нем лежали. Под спицами темнело нечто вроде сипухи, исполненной в натуральную величину, только с плавниками. – Почему же? Что случилось?

– Мы с Джонатаном… не могли быть друг с другом самими собой. Даже ты сказала, что это очень и очень важно. – Я тоже села в кресло, предварительно проверив, нет ли в нем вязаной живности. – Вряд ли я смогла бы сделать его счастливым. Скорее, заставила бы страдать, а от этого страдала бы и сама.

– Мне очень-очень жаль, дорогая. Не желаешь по пять капель? – обеспокоенно спросила мама. – Мне, пожалуй, не помешает.

Не успела я ответить, как она наклонилась к богато украшенной подставке для цветов, достала изнутри хрустальный графин со скотчем и два стакана и налила нам обеим не по пять капель, а до самых краев.

– Ни о чем не спрашивай,– сказала она, извлекая кубики льда из коробки для салфеток. – Няня Эг замучила нас всех, включая папу.

– Ничего себе.

Я сделала глоток скотча. Мне предстояло начистоту потолковать с отцом, а он, судя по всему, был в дурном настроении, поэтому я и согласилась выпить. Для храбрости. Следовало дать ему понять, что у меня по каждому поводу, особенно в отношении моего собственного бизнеса, имеется свое твердое мнение. Я хотела, чтобы папа осознал: он не прав. И чтобы окончательно прекратил относиться ко мне как к ребенку. Казалось, это крайне важно для моей дальнейшей жизни.

– А где все? – спросила я. – Что-то слишком тихо.

– Папа в своем кабинете, читает бедному Берти Пелэма Гренвила Вудхауза. Эмери где-нибудь прячется от няни Эг. А бабушка сегодня утром улетела на вертолете в Ниццу. – Мама скорчила рожицу. – А ведь этой взлетно-посадочной площадкой, которой твой отец так гордится, никто никогда не пользовался. Но Александр, увидев, какая она запущенная, даже бровью не повел и был очень мил.

– Вертолет хоть не повредили? – спросила я, гадая, что бы по этому поводу сказал Ники.

Мама подавилась скотчем и закашлялась.

– Как будто нет. Ответь же, ты уверена, что поступила правильно, отвергнув Джонатана? Может, все дело лишь в предсвадебном волнении? – с надеждой в голосе спросила она.

Я покачала головой.

– К сожалению, нет.

Мама наклонилась и потрепала меня по колену.

– Ты у меня смелая девочка. Мне и самой пару раз приходилось так поступать. Это ужасно страшно. Наверняка у тебя были веские основания для столь серьезного поступка?