Никаких признаков ночи. Никаких следов чьего-либо присутствия в лесу.

Над головой у Адама запела птица – первая, которую он здесь слышал. Это был долгий призывный звук, всего четыре-пять нот. Примерно так звучали охотничьи рога осенью. «Прочь, прочь, прочь». Печальная красота Кабесуотера одновременно восхищала и угнетала Адама.

«Так не бывает», – подумал он.

И тут же взял свои слова обратно.

В Кабесуотере стало светло, как только Адам пожелал, чтобы тьма рассеялась. Точно так же и рыбки в пруду изменили цвет, стоило Ганси пожелать, чтобы они сделались красными. Кабесуотер был буквален и прямолинеен, как Ронан. Адам не знал, можно ли усилием мысли сделать это место несуществующим, и пробовать он не желал.

Нужно было думать очень осторожно.

Выключив фонарик, Адам положил его в сумку и зашагал вдоль крохотного ручья, по которому они когда-то шли. Ручей, извиваясь, тек вниз с горы, среди свежепримятой травы. Дождь наполнил русло, поэтому было легко отслеживать его путь к истоку.

Впереди Адам увидел медленно двигавшиеся блики на стволах деревьев; яркие косые лучи вечернего света отражались от загадочного пруда, который они обнаружили в первый день. Он уже почти добрался.

Адам споткнулся. Его нога наткнулась на нечто твердое и неожиданное.

«Что это?»

На земле лежала пустая широкая миска. Уродливо фиолетовая, блестящая, явственно человеческого происхождения, она выглядела в этом месте странно.

Адам озадаченно перевел взгляд с пустой миски под ногами на другую миску, стоявшую в нескольких шагах и столь же выделявшуюся среди розовых и желтых листьев на земле. Вторая миска была точно такая же, как первая, только наполненная до краев какой-то темной жидкостью.

И Адам вновь поразился, насколько неуместной выглядела эта явно сделанная человеком вещь среди здешних деревьев. Затем он озадачился еще раз, когда понял, что темная гладь нетронута и чиста: ни листиков, ни паутинки, ни веточек, ни насекомых. Это значило, что миску наполнили совсем недавно.

Это значило…

Он ощутил взрыв адреналина за секунду до того, как услышал голос.

Пупу, который лежал связанным на заднем сиденье, было нелегко рассчитать время. У Нив отчетливо имелся план, а Пуп не мог с той же уверенностью сказать этого о себе. Вероятно, она не собиралась убивать его, предварительно не исполнив ритуал в мельчайших подробностях. Поэтому Пуп ехал в собственной машине, пропахшей чесноком и засыпанной крошками, к опушке леса. Нив недостало храбрости съехать с дороги – и Пуп был ей за это очень благодарен, – поэтому она остановилась на маленькой гравиевой площадке. Оба проделали дальнейший путь пешком. Еще не совсем стемнело, но, тем не менее, Пуп спотыкался по пути о спутанную траву.

– Извини, – сказала Нив. – Я искала на гугл-карте ближайшее место для парковки.

Пуп, которого раздражало буквально всё в ней, от мягких пышных рук и мятой юбки до кудрявых волос, ответил не самым любезным тоном:

– Зачем ты извиняешься? Ты, кажется, собираешься меня убить.

Нив поморщилась.

– Пожалуйста, не говори так. Ты будешь жертвой. Быть жертвой совсем неплохо. За этим стоит прекрасная традиция. И потом, ты это заслужил. Всё честно.

Пуп спросил:

– Если ты убьешь меня, значит, по справедливости кто-то убьет тебя? В перспективе.

Он снова споткнулся о спутанную траву, и на сей раз Нив не извинилась и не ответила. Она устремила на него необыкновенно долгий взгляд. Он был не столько проницательным, сколько утомительно протяженным.

– Признаю, Баррингтон, я почувствовала легкое сожаление, когда выбрала тебя. Ты казался очень милым, пока я не ударила тебя током.

Трудно поддерживать вежливый разговор после упоминания о том, что один из его участников применил к другому шокер, поэтому оба шли дальше в молчании. Пуп странно себя чувствовал, вновь оказавшись в лесу, в котором в последний раз видел Черни живым. Он думал, что лес – это просто лес и что, вернувшись, он ничего не ощутит, особенно в другое время суток. Но что-то в атмосфере немедленно вернуло Пупа в прошлое, в ту самую минуту, когда он держал в руке скейтборд, а Черни, умирая, остатками дыхания пытался задать ему грустный вопрос.

В голове у Пупа звучали какие-то шепоты, похожие на треск разгоравшегося огня, но он не обращал на них внимания.

Он скучал по прежней жизни. По всему. По своей беззаботности, по роскошному Рождеству дома, по ощущению педали газа под ногой, по свободному времени, которое казалось благословением, а не проклятием пустоты. По возможности прогуливать уроки и учиться, раскрашивать из баллончика указатель на Генриетту и восхитительно напиваться в честь дня рождения.

Он скучал по Черни.

Пуп ни разу не позволил себе задуматься об этом за последние семь лет. Он пытался убедить себя в том, что Черни был бесполезен, а его смерть, напротив, целесообразна.

Но вместо этого он вспомнил звук, который издал Черни, когда Пуп ударил его в первый раз.

Нив не нужно было приказывать Пупу сидеть тихо, пока она готовилась к ритуалу. Пока она намечала пять точек пентаграммы (незажженная свеча, горящая свеча, пустая миска, полная миска, три маленьких косточки, уложенных треугольником), он сидел, подтянув колени к подбородку, со связанными за спиной руками, и жалел, что не может заплакать. Ему хотелось хоть как-то облегчить ужасную тяжесть внутри.

Нив мельком взглянула на него и решила, что он расстроен из-за своей скорой смерти.

– Ну, – ласково сказала она, – не надо так. Будет не очень больно.

Она задумалась и добавила:

– Во всяком случае, не очень долго.

– Как ты меня убьешь? Как вообще работает ритуал?

Нив нахмурилась.

– На этот вопрос непросто ответить. Всё равно что спросить у художника, почему он выбрал тот или иной цвет. Иногда это не процесс, а ощущение.

– Ладно, – сказал Пуп. – Что ты ощущаешь?

Нив прижала аккуратный лиловый ноготок к губе, обозревая свою работу.

– Я сделала пентаграмму. Эта форма подходит для любого заклинания, и я хорошо с ней работаю.

Некоторые считают ее слишком сложной или чересчур ограничивающей, но меня она устраивает. Зажженная свеча нужна, чтобы дать энергию, а незажженная – чтобы ее призвать. Полная миска нужна, чтобы увидеть иной мир, а пустая – чтобы быть им наполненной. Далее, я сложила кости ног трех воронов, которых убила, чтобы показать дороге мертвых природу заклинания, которое намерена произнести. Затем я выпущу твою кровь в середине пентаграммы, призывая силовую линию пробудиться.

При этих словах она внимательно посмотрела на Пупа и добавила:

– Возможно, в процессе я буду вносить поправки. Магия – штука довольно гибкая. Люди редко проявляют интерес к нюансам моей работы, Баррингтон.