Она покачала головой:

– Это началось почти десять лет назад. Я помню обстоятельства, но не с точки зрения ЮБТК.

Их взгляды встретились. Палмер разглядывал ее лицо с высокими округлыми скулами и огромными темными глазами.

– Вы выглядите сегодня возмутительно хорошо,– пробормотал он.

Она взглянула через плечо на закрытую дверь, повернулась к нему и улыбнулась:– А вы нет.

Он кивнул и протянул ей сигареты:– Будь я нервным, я бы ночью не сомкнул глаз.

– Но вы, конечно, спали,– сказала она, отказываясь от сигареты.

Он снова кивнул:

– Беспокойно.

– Совесть? – Она слегка нахмурилась:– Мне очень жаль.

– Нет.– Он спохватился, что они говорят о разных вещах. А также он понял, что объяснить ей это значило оскорбить ее. Конечно, рассудил Палмер, Вирджиния должна была считать его нервозность результатом чувства вины. Откуда ей знать, что у него были другие причины нервничать, более серьезные, чем укоры совести. Кроме того, она не знала, что случилось вчера вечером, после того как они расстались.

– Не совесть? – спросила она.

– Я хотел сказать, что вы не должны чувствовать себя виноватой.

– Я ничего не могу поделать.

– Если я не чувствую себя виноватым, то и вы не должны.

– Хорошо,– согласилась она,– признаться, я рада.– Неожиданно ее глаза стали еще больше.– Между прочим,– продолжала она,– ее голос понизился почти до шепота, а глаза пристально смотрели на него,– еще никогда ни один мой проступок не доставлял мне такого удовольствия. А теперь,– ее голос опять зазвучал громко и стал почти деловым,– что вы еще хотели узнать о сберегательных банках?

Палмер откинулся назад в кресле, чувствуя огромное, почти физическое облегчение; казалось, добрая рука поглаживала его тело, снимая напряжение.

– Видите ли,– сказал он,– я хочу задать вам несколько каверзных вопросов, потому что мне нужны ваши неподготовленные ответы.– Скажите точно, когда впервые началась эта драка со сберегательными банками?

– Это началось около 10 лет назад с билля законодательного собрания в Олбани, предоставившего сберегательным банкам право иметь отделения вне того округа, где находится их главное управление.

– Кто выдвинул билль?

Она пожала плечами:– Несколько членов собрания от центра штата. По-моему, из Нью-Йорка.

– Что стало с биллем?

– Он умер скромно и незаметно.

– Просто так? Никакой борьбы?

– Никакой.– Она минуту подумала.– Если бы всю сумму денег, которую с тех пор потратили сберегательные банки на законопроекты об отделениях, они использовали в первый же год, победа была бы куплена с первого раза. Но ни у кого не хватило смелости для такого шага.

Палмер кивнул:– Это мне уже объяснил Бернс. Он клянется, что за эти годы билль об отделениях сберегательных банков во всех его вариациях стал порядочной обузой для законодателей. Скажите, когда началась открытая борьба? В каком году?

– Она обострялась несколько раз. Восемь лет назад. Пять лет назад. И безусловно, достигла высшей точки в прошлом году. Вы выглядите совсем другим сегодня утром.

Палмер нахмурился:– Как другим? В каком смысле?

– Немного растерянным.– Она помедлила и тряхнула головой.– Не на тему. Мне надо следить за собой. Ну, теперь о борьбе сберегательных банков.

– Да. Почему именно в прошлом году она стала такой острой?

– Отчасти потому, что сберегательные банки нажимали сильнее, чем раньше,– объяснила она.– Отчасти потому, что они, отбросив всякую деликатность, начали наступление на крупные городские банки, вроде ЮБТК. А отчасти и потому, что, по мнению Лэйна Бэркхардта, они повели наступление уже против него лично. Когда и он влез в драку, началась уже настоящая свалка.

– Так. В этом вся суть дела,– сказал Палмер.– Почему все-таки Бэркхардт решил вступить в бой?

Она снова пожала плечами:– Тогда произошло то же, что и в начале этого года. Джо Лумис попросил его от имени сберегательного банка «Меррей Хилл» воздержаться от борьбы. Поэтому Бэркхардт решил, что должен сделать как раз обратное.

– Он и Лумис старые друзья, давние компаньоны, а не давние противники. Почему же Бэркхардт должен был так реагировать?

– Именно поэтому,– сказала Вирджиния.– Он понял, что делается ставка на его дружбу. Бэркхардт решил, что враг считает его ключевым фактором в борьбе и, желая связать ему руки, нечестно использует его дружбу с Лумисом.

– Ясно,– продолжал Палмер.– Откуда вы все это знаете?

– На что-то Бэркхардт намекал, о другом он открыто говорил мне или в моем присутствии. Остальное я выудила у газетчиков. Палмер хотел было взять сигарету, но, передумав, еще раз протянул пачку Вирджинии. Когда она отказалась, он закурил.– Теперь скажите, насколько общеизвестно упрямство Бэркхардта? Знает ли об этой его черте кто-нибудь из промышленников?

– Меня бы очень удивило, если бы они не знали.

Палмер кивнул.

– Следующий вопрос: как был провален билль об отделениях на прошлой сессии? В какой степени можно считать эту победу личной победой Бэркхардта?

– Вот здорово! Вы задаете щекотливые вопросы.

– Я пытаюсь распутать чрезвычайно запутанный клубок.

– Я сказала бы… м-м… что я сказала бы? – спросила она себя.– В прошлом году законодательное собрание в своем отношении к биллю разделилось почти поровну. Голосование могло склониться в любую сторону. Разногласия проявлялись не по партийному признаку, но оппозиция была в основном с периферии штата и поэтому республиканская; сторонники сберегательных банков были главным образом из центра штата и, следовательно, демократические. А потом…– Она замолчала и задумалась.

– А потом?

– А потом один из присутствующих встал и призвал к партийному единству. Он подчеркнул, что поскольку сберегательные банки – банки маленьких людей, а демократическая партия – их партия, то, ей-богу, давайте объединимся против дьявольского союза республиканцев и коммерческих банкиров и протолкнем билль.

– Какой эффект имело это выступление?

– Оно неожиданно превратило спорный вопрос из внепартийного в партийный. Немногие республиканцы, выступавшие за билль, поджали хвост и в сплоченной республиканской фаланге проголосовали против него; после этой речи у них не осталось выбора.

– Вы считаете,– настаивал Палмер,– что речь была неблагоразумной?

– Чрезвычайно.

– Не охарактеризуете ли вы ее как-нибудь еще?

– Весьма своеобразная.

– И вы удивлялись, почему это сторонник билля так глупо подрывает его шансы?

– Очень точное определение, шеф.