заставил трепетать от страха все средиземноморские государства, унизил всю Европу, нагло претендуя на полное превосходство на море, на исключительное право грабить всех, кто не согласился платить огромную дань.

Флот Алжира свободно хозяйничал в Средиземном море, мешал торговле, внезапно нападал на плохо охраняемые селения, захватывая даже целые города, чтобы обратить в рабство население. Спасение можно было найти, только заплатив громадный выкуп, что не все пленники могли себе позволить.

Больше всего страдали от этих набегов короли Сардинии и Неаполя, Тоскана, Генуя, Венеция и Папская область[38], у которых не было постоянных договоров с беем. На их корабли часто нападали, даже в Адриатическом море, с невероятной дерзостью и жестокостью. Франция, Испания и другие европейские государства тоже подвергались нападениям, если их короли не успевали или не соглашались выплатить унизительную дань.

Кажется совершенно невероятным, что европейские державы даже не думали объединить усилия, чтобы уничтожить раз и навсегда этих морских разбойников или, по крайней мере, чтобы защитить берега континента от их набегов.

Весь этот позор продлится еще добрых три века и закончится только благодаря вмешательству итальянцев. Венеция, на закате своей славы, несмотря на то что уже давно вела борьбу с турками в Кандии, на Кипре, в Негропонте, которая уже отвоевала однажды Константинополь, нанесла первый удар, когда Анджело Эмо[39] обстрелял Триполи.

Через несколько лет Пьемонт нанес второй удар, высадив свой десант в гавани Триполи после тяжелого обстрела и вынудив последнего бея подписать мирный договор и поставить корсаров вне закона.

После того как французы завоевали Алжир, последние морские разбойники Средиземноморья, веками терроризировавшие европейские страны, исчезли навсегда.

Голос муэдзина из ближайшей мечети звенел в воздухе, призывая правоверных на утреннюю молитву, когда Нормандец заглянул в каюту барона и весело сказал ему:

— Синьор, мы можем спокойно сойти на берег. Никто не обратил на нас внимания, даже наши соседи, они думают, что мы сменили место стоянки, чтобы быть поближе к причалу. Надевайте плащ, засуньте за пояс пару пистолетов, кинжал и следуйте за мной. Мы пойдем навестить одного моего знакомого. Он живет в Алжире четыре года, все его считают ревностным мусульманином, а он на самом деле такой же католик, как вы или я. Черт возьми! Вы совершенно измотаны, наверное, глаз не сомкнули всю ночь.

— Да, правда, — ответил барон, ему было неловко признать это.

— Я понимаю вас, синьор, — сказал Нормандец. — Она здесь.

Барон печально покачал головой, вздыхая:

— Кто знает, как мы ее найдем.

— Не отчаивайтесь так уж сразу, синьор. У нас, фрегатаров, здесь больше друзей, чем вы можете себе вообразить. Некоторые занимают важные должности при паше. Есть у нас друзья и среди дервишей. Мы как раз и пойдем к одному из них, прежде всего, чтобы не возникло никаких сомнений в нашей вере, а также потому, что он может дать нам кое-какие интересные сведения. Он мираб[40], очень важный человек.

— А Железная Башка?

— Мы возьмем его с собой. Я не хотел бы оставлять здесь вашего слугу: он слишком любит болтать, а одного слова будет достаточно, чтобы погубить нас. Я жду вас наверху.

Через пять минут барон и каталонец, в больших тюрбанах, завернувшись в широкие плащи из белой шерсти, присоединились к моряку. Отважный Железная Башка потерял, казалось, всю свою храбрость. Он таращил свои глазищи, круглые, как у быка, его лунообразное лицо, обычно очень красное, было странного зеленоватого оттенка.

— Мне кажется, вы немного взволнованы, господин Железная Башка, — сказал Нормандец немного иронично, протягивая ему чашку кофе.

— Да, в самом деле, — честно признался каталонец. — Это, должно быть, алжирский воздух имеет на меня такое влияние и вызывает нервное возбуждение.

— Осмелюсь надеяться, что это не страх.

— Страх? Кого мне бояться?

— Алжирцев.

— Вы еще увидите меня в минуту опасности.

— Я прошу вас, однако, быть осторожным и осмотрительным, хотя бы сегодня.

— О, не бойтесь, — сказал барон. — Железная Башка будет тише домашнего кролика.

Нормандец подал знак своему экипажу. Пришел час утренней молитвы. На минаретах, на палубах всех кораблей, стоявших в порту, звучали крики муэдзина и моряков, взывающих к Магомету.

Нормандец, который никогда не забывал показать свою искреннюю преданность вере, опустился на коврик для молитвы. Все члены экипажа последовали его примеру. В руках он сжимал четки из зернышек фруктов, привезенных из Мекки. После истовых поклонов он обратил лицо на восток и громко прочитал молитву так, что его слышали не только моряки соседних кораблей, но и те, кто уже высадился на берег.

— Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк Его! Аллах! Единый Бог, и нет Бога, кроме Него! Хвала Ему одному! Он отделяет зерно от плевел, косточку от финика. Он создает жизнь из смерти и смерть из жизни, Он разделяет восход и сумерки, Он посвящает ночь отдыху. Аллах!

Потом он умыл в тазике руки до локтей и лицо до ушей, ноги до щиколоток — в общем, исполнил все предписания так, что и имам не мог бы сделать лучше. Все остальные, как могли, следовали его примеру. Затем он приветствовал всех традиционным «Салям!» и встал.

— Вот теперь, когда мы прочитали нашу утреннюю молитву и совершили омовение, как и подобает добрым мусульманам, мы можем сойти на берег, — сказал Нормандец барону. — Никто не усомнится в нашей вере.

Он повесил четки на пояс, как раз между пистолетами и ятаганом, набросил на плечи плащ, велел спустить трап и сошел на пристань. Барон и Железная Башка шли за ним. Каталонец делал неимоверные усилия, чтобы держаться прямо, и кутался в плащ, как будто страдал от холода.

Алжир, богатая столица берберов, простирался перед ними. Видны были бесчисленные купола, минареты, живописно вырисовывавшиеся на фоне голубого неба, белоснежные стены домов, террасы, пальмы, дававшие густую тень, едва колыхавшиеся под свежим утренним ветерком.

Все улицы и переулки поднимались вверх, к Касбе, величественной крепости, резиденции бея, которая угрожающе расположилась в самой высокой части города. Везде уже бурлила толпа. Ослы, кони, верблюды спускались к порту.

Это был настоящий поток, собиравший ручейки со всех улочек и переулков. Он непрерывно тек к порту, где моряки уже выгружали горы товаров, приготовленных для отправки вглубь страны, в пустыню, в места, расположенные ближе к экватору, а может быть, и еще дальше, поскольку Алжир был тогда главным портом Северной Африки.

Там можно было встретить представителей всего мусульманского мира. Проходили стройные кабилы в широких плащах из козьих шкур, с поясами, увешанными оружием. Самые гордые и воинственные дети Африки, которым через двести лет предстояло дать такой отпор французам, что они завоевали славу непокоренных воинов. Были