— Ее имя облагородили, как и положено матери царя. Каждая вторая в каменоломнях, считай, Жиданка. Если хочешь душевно поговорить, не смей ее Жизнь Давшей называть.

«Вот ведь зараза, этот Ульрих Большие яйца! Такую важную вещь и не сказал!»

— Ой, как хочу поговорить! До царя не добраться, так хоть с матерью его побалакать, чтобы потом родным рассказать, какая она простая.

— Своя. Ты ей только подарочек какой-нибудь припаси. Она дюже как любит подношения.

— Есть, есть дорогой подарочек, — Хочь душевно погладил свою котомку, где в коробочке ждал своего часа «Драконий лютик».

— Ну, бывай! — купец остановил лошадку, чтобы попутчик слез с повозки. — Дальше не положено. Охрана во дворец чужих не пустит.

— А как же мне королеву-мать повидать? — расстроившийся собеседник схватил купца за предплечье, чтобы тот не тронул раньше времени

— А ты в трактир «Пьяная кирка» иди. Она там частенько бывает. Правда, если из дворца улизнет, — купец подмигнул и дернул вожжи. — Сын-то у нее нынче строгий! Говорят, она на острове Раконе знатно покуролесила!

— А узнаю ее, узнаю ее, как? — Хочь-Убей бежал рядом с телегой. Почему бы и не побегать, если дело наклевывается?

— Там, где игра в карты, там и она! Только не смей ставить, без штанов останешься!

* * *

Трактир пах тушеной капустой и чесночными колбасками. Под потолком густо собирался сизый дым — куски свинины на огромной сковороде шипели и стрелялись жиром. Кружки с элем, сразу по четыре в одной руке, разносили гномки — коренастые, широкобедрые, сильные телом и голосом.

Хочь занял столик в стороне и принялся наблюдать за входящими в трактир. Хозяин, так добротно натирая прилавок, словно вознамерился снять с дерева лак, по первой косился на чужака, который так и не изволил стянуть с головы капюшон, но когда тот щедро заказал, поставил от себя презент — гоблиновку.

— Из самой Гобляндии, только для дорогих гостей, — глазастый хозяин, промокая тряпицей запотевшую бутылку, разглядел-таки тугой кошель, что был привязан к поясу чужака. — Откуда такой взялся? Небось с золотого прииска?

— Нет, — Хочь показал ладони, на которых мозоль могла появиться разве что от тяжелой пивной кружки. — Я с острова Ракон, а поджидаю здесь достопочтимую Жиданку.

Брови трактирщика сошлись у переносицы, взгляд сделался тяжелым. Метаморф перешел на шепот:

— Она там дорогую ей вещицу забыла, а я, стало быть, привез. Зуб даю, увидев, что потеряла, век будет благодарной. Так что, милый друг, подсоби, и я тебя не забуду. Знак подай, когда Жиданка здесь появится.

Трактирщик ничего не ответил. Мало ли какая шваль королеву-мать хочет увидеть? А вот если признает незнакомца Жизнь Давшая, тогда почему бы не подсуетиться.

Она появилась, как только на город опустилась ночь, а из-за угла, огороженного ширмой, все отчетливей доносились шлепки карт по столу.

— Да, это тебе не казино на Раконе, — к гному подсела женщина, укутанная в дорожный плащ. Ее обескровленные губы скривились в усмешке, когда Хочь крупно вздрогнул. Он ждал ее появления с главного входа, а она, видать, через кухню прошла. — Ну, говори, Ульрих, зачем приперся? Мало было на острове меня сдать, так теперь решил здесь жизнь испортить? Побежишь Жовелу ябедничать?

Если приглядеться, то на вид старушка была сущий ангелок — седые кудельки, беломраморная кожа, забывшая, что такое каменная пыль, которая въедается во все поры и делает гномов похожими на чертей. Глаза ясные, небесно-голубые. Ну чем не мадонна, вырастившая младенца до целого царя?

— Нет, Жиданка, как можно? Я на острове жизнь царской матери спасал. Чуть достоинства через оплошность твою не лишился, — гном повел плечами, будто вспоминал перенесенные мучения. — Меня же лорд Ракон пытал, а я и словом не обмолвился, кто ты есть. Думаешь, легко раком стоять с яйцами, вмороженными в лед?

Ангелочек остался под впечатлением, убрал нож, которым целился в пузо. По виску Хоча потекла струйка пота.

«Вот это мадам! Уважаю!»

— Ну так показывай, какую-такую дорогую вещицу я на Раконе забыла?

Хочь-Убей поставил котомку на колени, дернул один шнурок, потом второй — коробка с «Драконьим глазом» хранилась в мешочке, потом долго разворачивал газету, пестрящую заголовками о войне, и, наконец, извлек на свет нечто туго скрученное в тряпицу.

— Вот, чудом удалось выкупить у гоблина. Он же ж цены броши не знает.

— Дорогая? — выходило, что царская матушка тоже об истинной стоимости не ведала.

Хочь ожидал, что глаза ее загорятся, как только узнает, что за «Лютик» можно купить средней руки замок, а Жиданка помрачнела.

— Лучше бы ты брошь сюда не приносил, — цыкнула с досады и отодвинула от себя, будто заразную. — Ее ж все ищут, а я клялась, что не брала и не видела.

— А если слух пойдет, что ты ее в казино проиграла? Лучше бы они ее здесь нашли, чем там. Тогда можно было бы и дальше лицо держать «не брала — не трогала». Понятно же, что ты разрешения у сына не спрашивала, когда брошку позаимствовала.

— В шкатулку Рискину уже не положить, она ее по сотому разу всю вытрясла. Под подушку или под кровать не подбросишь, завели моду ежедневно постель перетряхивать да пыль вытирать. Мол, чихает сына супружница от нее. А ведь когда-то в шахту заходить не брезговала, — старуха скривила лицо. Пролетариат явно осуждал богатеев. Знакомая еще с Земли картина.

— А если положить туда, где остальное богатство лежит. Мало ли, кинули да забыли? Сами виноваты, а на мать напраслину возводят.

— И точно! — Жиданка схватила ладонь «Ульриха» так, что у него на глазах выступили слезы. — Кинем а сундук какой, им же стыдно станет, когда найдут.

— Я с тобой пойду, — Ульрих прикрыл брошь в тряпицей.

Жизнь Давшая с сомнением покачала головой.

— Рисковое дело. Ты ж неподготовленный.

— И не с такими рисками связывался, — Ульрих будто невзначай вывалил на стол золотую птичку.

— Соловейко? — Жиданка брезгливо, двумя пальцами подцепила птицу. — Вот, значит, кто Ракон до войны довел. Так и знала, что Жовел с Риской Соловейко на герцога натравили. Силен, гад.

— А ты знаешь его настоящее лицо?

— Чего это? — Жизнь Давшая смотрела с недоумением.

— В том-то и дело, он то под одной личиной прячется, то под другой. И называется разными именами. А понять, что это именно Соловейко, можно лишь по птичке.

— Так вот он, Соловейко, — королева-мать поднялась и махнула рукой картежнику, который уже какое-то время пялился на чужой стол. Хочь даже подумал, что тот за Жиданку беспокоится: не без охраны же она ходит по ночному городу!

Был Соловейко смазлив лицом, сочен губами, ясен глазами, но в целом создавал впечатление шулера, которому верить нельзя.