Это последнее соображение придало ей храбрости, и она сказала:

– Я думаю, если бы ты хотел вернуть прошлое и снова жить со своими детьми, ты бы что-нибудь предпринял.

Дом залпом допил свое шампанское, налил себе еще и долил в бокал Бетти.

– Да, большинство на твоем месте так бы и подумало. И, если смотреть со стороны, это действительно довольно просто, но… Как я только что сказал, у меня это что-то вроде болезни. Ну, например, если ты – пьяница, и кто-то предлагает тебе выпить, ты, конечно, согласишься. Просто не сможешь не согласиться. А есть люди, для которых секс – все равно что вино… Понятно, что большинству людей не каждый день предлагают заняться сексом, но если взять меня… таких, как я… Я же – гребаная знаменитость!..

Бетти кивнула.

– Отказаться очень трудно, – продолжал Дом, заглянув в свой опустевший бокал. – Почти невозможно. Так не должно быть, но так есть. Это невозможно, даже если девушка, гм-м… страшна, как ядерная война. – Он покачал головой и в три глотка осушил свой бокал. – Куда бы я ни пошел, они везде! Я тебе клянусь. Они осаждают меня со всех сторон, просят расписаться на сиськах, просят потрогать, чтобы, придя домой, рассказать своим бойфрендам или сожителям, что их лапал сам Дом Джонс. Я для них словно талисман какой: только прикоснись, и будет тебе счастье. Все это, конечно, полная чушь, потому что на самом деле я не могу дать им ни удачи, ни счастья, ни чего-либо другого. Я просто мужчина, который умеет петь, умеет писать хорошие песни, но я никому ничего не могу дать, – повторил Дом. – Разве что сделать женщине ребенка. – И он расхохотался так внезапно и громко, что Бетти даже слегка вздрогнула.

– Да, – кивнул Дом. – Это я умею, и умею неплохо. Делать детей – вот что у меня получается лучше всего.

Бетти затаила дыхание. В таблоидах давно циркулировали сведения о том, что где-то в северной части Лондона у Дома есть незаконный ребенок – мальчик всего на пару недель моложе Донни. Доказательств, однако, так и не было найдено. Мать ребенка, – худая как жердь скульпторша по имени Тиффани, которая воспитывала еще одного ребенка от другой рок-звезды, – так и не сказала ничего такого, что могло бы опровергнуть или подтвердить слухи. Но Дом только что сказал «делать детей»… Он мог, конечно, иметь в виду и своих трех малышей, но Бетти казалось – речь идет вовсе не об Акации, Астрид и Донни. Значит, у него есть еще какие-то дети на стороне?..

В поисках ответа Бетти заглянула Дому в глаза. Глаза музыканта были красными, а взгляд казался затуманенным и слегка расфокусированным. Похоже, за прошедший день он не раз прикладывался к бутылке и сейчас выглядел усталым, больным и несчастным, и Бетти не решилась задать вопрос, который вертелся у нее на языке. Вместо этого она улыбнулась и сказала:

– У тебя очень милые дети, Дом.

– Дети… Мои крошки… – Его лицо, бывшее только что угрюмым и мрачным, немного смягчилось, и в глазах загорелись огоньки. – Знала бы ты, как я по ним скучаю! Мне их… так… так не хватает… – Последние слова Дом произнес с какой-то странной интонацией, и Бетти, присмотревшись, с удивлением обнаружила, что он плачет. Вот он наклонил голову, потер глаза мясистой частью ладони и всхлипнул. – Я все просрал, Бетти. Все!.. Эх, если бы я только мог стать другим! Как было бы здорово, если бы я был нормальным парнем, который утром кладет в сумку свой обед, целует детей и уходит на работу, а вечером возвращается – купает и укладывает малышей, выпивает стакан вина и ложится в постель с женой. Но нет, я никогда не смог бы стать таким. Во мне всегда сидела эта гребаная креативность, желание творить, писать, играть на гитаре. Я очень рано почувствовал свою силу, свой талант, свое могущество… а потом меня уже было не остановить. Теперь-то понимаю, что не я управлял своими желаниями, а они вели меня за собой, но тогда… Это началось еще в школе. Я бегал за девчонками, сочинял музыку, дрался… Сейчас мне тридцать два, но я занимаюсь тем же самым – так, может, мне уже поздно меняться? Скорее всего – да, поздно. Все, что мне осталось, – это продолжать валять дурака. И иногда этого как будто достаточно… – Дом снова всхлипнул и вытер нос рукавом своей джинсовой куртки. – Но иногда мне кажется, что этого мало. Я имею в виду… Скажи честно, Бетти, что ты обо мне думаешь? Что ты можешь сказать обо мне настоящем – о человеке, которого ты знаешь, а не о Доме Джонсе, о котором ты читала в газетах?

Бетти отпила немного шампанского, стараясь выиграть время, чтобы обдумать его вопрос, а заодно – свой ответ.

– Даже не знаю, – проговорила она наконец. – Я действительно кое-что читала о тебе в газетах, и у меня сложилось определенное мнение, но… не думаю, что это мнение что-нибудь значит. – Она ненадолго замолчала. Дом напряженно смотрел на нее, ожидая ее ответа с таким беспокойством и тревогой, словно от него зависело все его будущее. Бетти перевела дыхание и продолжила:

– Одно время мне казалось, что ты…

Его глаза слегка расширились – он готов был выслушать приговор.

– …Что ты просто шалопай, – закончила она дипломатично. – Откровенно говоря, мне не очень нравится твоя «Стена», поэтому я не следила за всеми публикациями, но мне казалось, что ты относишься к тем людям, которых обычно называют избранными, хотя они совершают одинаковые поступки, ходят в одни и те же шикарные рестораны, много пьют, скандалят, спят с кем попало и так далее… к людям, которые считают себя солью земли и изо всех сил стараются привлечь к себе внимание, чтобы и окружающие сочли их таковыми.

Дом слегка поморщился, но тут же ободряюще улыбнулся.

– Ну а сейчас?.. – спросил он. – Что ты думаешь обо мне сейчас? Ведь ты видела меня в, так сказать, домашней обстановке, и… Неужели твое мнение обо мне совсем не изменилось?

Бетти снова взглянула на него и почувствовала легкий приступ раздражения. Сначала он использовал ее как психотерапевта, которому можно поплакаться в жилетку, а теперь решил с ее помощью поднять свою самооценку. Или, точнее, потешить самолюбие, которое у него и так о-го-го. При этом Дома совершенно не интересовало, что́ она думает о нем на самом деле, то есть – интересовало, но не слишком. Ему просто хотелось еще раз услышать, какой он классный парень.

Вздохнув, Бетти сказала:

– Знаешь, когда я вижу тебя с детьми, мне кажется, что ты совсем не такой, как пишут в газетах. Один раз я видела тебя в окне, когда ты только что вернулся в свой старый дом. Ты держал на руках Астрид: она плакала, а ты ее укачивал… вот тогда-то я впервые подумала о тебе не так, как думала раньше. Гляди-ка, сказала я себе, а ведь он, оказывается, живой человек.

Дом поощрительно кивнул, но глаза его слегка расширились.

– Но потом я увидела, как ты хлещешь шампанское и говоришь только о себе… Нет, даже не знаю… Это как возвращение назад, к самому началу.

Он прищурился и посмотрел на нее вопросительно.

– Что ты имеешь в виду?

И снова Бетти ответила не сразу, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить свою мысль как можно тактичнее и не слишком его задеть. Она еще заглянула в его глаза – доверчивые, как у щенка, полные боли и надежды, вспомнила о размытых фотографиях, на которых девушка в кабинке туалета делала ему минет, и подумала: да он же просто ребенок – самый обыкновенный ребенок, пусть и избалованный, которого нужно не наказывать, а щадить и жалеть. И, покачав головой, Бетти сказала: