— Тварь… Уилсон… ты тварь…

— Субъективно как-то, не находите? — невозмутимо парировал Оливер.

— Но почему?..

— Почему? Да потому, что я вас ненавижу. Я ненавижу вашу компанию. Я все эти корпорации и их устремления ненавижу. И тех, кто им верен. Помните Паркера? Я не должен был говорить с ним, перед тем как ликвидировать. — Оливер усмехнулся. — Иначе — сомнения. Однако нет, все я сделал правильно, и глаза мои открылись. Но даже не ликвидация Паркера вызвала во мне ненависть к компании. Все дело в Лондондерри. И в восьмидесяти девяти тысячах жизней, что там оборвались в один день.

— Мы не имеем отношения… к той трагедии… болван… — прохрипел Элдридж.

— Не вы, так другие. Вы все суть одно. Вы боретесь, перекраиваете мир, делите сферы влияния, строите интриги друг против друга, но служите вы одним и тем же идеалам. И одному дьяволу. Вы глупы и омерзительны. Быть может, не вы убили ирландцев в Лондондерри, но разгромленные резервации, что давали часть урожая, как вы выражаетесь, бошам… У вас в голове никак не укладывается, что не важно, кто перед вами: немец, поляк, ирландец, англичанин, русский, француз… Они все хотят жить. И самое неожиданное для вас откровение… они все имеют право жить! — Машина повернула направо.

— Я… я тоже, Оливер… я тоже хочу жить… и имею право…

— О нет, босс, простите, но данная аксиома на вас не распространяется. Вы уже труп, и о чем тут говорить.

— Предатель…

— Ну что ж, я предал дьявола ради людей. Стыдиться тут нечего. И знаете, что еще? Паркер. Я не убил его. Он жив. — И Оливер Уилсон улыбнулся.

— Я знаю… — прошептал Элдридж. — Я слышал его голос…

Эмиссар Ост-Европейской компании закрыл глаза. Навсегда.

— Мы потом долго судачили да спорили, после встречи с вами, — говорил Валун, огромный норд, тот самый, что цеплялся к рейтарам в харчевне постоялого двора. — Очень уж сильные слова тогда девчонка ваша сказала. А потом повстречали беженцев из этого селения. Ну и решили отправиться следом за вами. Совестно стало как-то.

— Долговато вы ехали, не находишь? — засмеялся Артем.

— Да мы это, — Валун почесал свою косматую гриву, — по дороге караван виноторговцев встретили… Что ты смотришь так на меня? Не грабили мы их! Они сами с перепугу бочонок вина отдали! Ну, мы того… двое суток…

— Ясно, общались с богами.

— Ну, типа того. Были вне пространства и времени… Да не смотри ты на меня так, парень! Не грабили мы торговцев этих! Истинный крест!

— Вы же язычники, нет?

— У нас каждый верит в того бога, в какого хочет. А я крещеный… Да не грабили мы их!

— Ну все! — Артем расхохотался. — Я верю! И спасибо, друг, что на выручку пришли!

Полукров протянул ему руку, но Валун нахмурился.

— Ах да. — Артем смутился, вспомнив, что нордов принято пожимать руку у локтя.

Хромая и морщась от боли, Химера нашла силы подойти к Павлу Ходокири и обнять его, одарив лучезарной улыбкой.

— Ты меня ни с кем не путаешь, Хламидия? — поморщился Павел.

— Ты мне жизнь спас, Паша. И я благодарна тебе. Ты небезнадежен все-таки. — Девушка приподнялась и поцеловала Ходокири в лоб.

— В лоб покойников целуют, дура, ты уста мне подсласти.

Химера тихо засмеялась и легонько коснулась губами уголка его рта.

— Тю, и это все, на что ты способна? — Ходокири пренебрежительно оттолкнул ее. — Вали к своему Артему, Ленка, не порть мне настроение.

— И все же спасибо. — Она похромала в сторону Валуна и Артема.

Иван Булава взял ее под руку и помог идти. Ходокири смотрел ей вслед, и вдруг ему стало холодно и грустно. Он тяжело вздохнул.

— И ты туда же? — Рядом шмыгнул носом Мустафа. — От тебя не ожидал, однако.

— Отвали… и без тебя тошно на душе…

Все, что осталось от группы «Портал» и отряда коммандос, стояло под охраной вооруженных нордов. Восемнадцать пленных. Все они смотрели на человека в зеленом берете, сидящего на капоте гусеничного вездехода.

Монтгомери Стюарт стоял впереди всех. Теперь, после гибели в бою Стоуна, он главный.

Рука Монти висела на перевязи, пробитая пулей навылет. Нога тоже забинтована, в нее угодила стрела из арбалета норда. Полковник опирался на сучковатую палку здоровой рукой.

— Боже правый! — проговорил он. — Я не верю своим глазам. Шон… Шон Паркер. Живой…

Стюарт оглянулся на остальных пленных. Он говорил так, чтобы те не слышали.

— Поверь, старый друг, это я, — ответил Шелкопряд. — И я жив.

— Друг? Это после того, что было? С кем ты спутался? — тихо прорычал Монтгомери.

— Как же ты еще слеп, Монти. — Шон покачал головой. — И это огорчает меня.

— Что теперь с нами будет?

— Да ничего. Все в ваших руках, Монти. Я набросал карту. Пойдете на запад и отыщете место, где я оставлю для вас оружие и еду. Еще медикаменты — у вас раненые.

— Какой ты, однако, внимательный, — зло усмехнулся Стюарт, дернув раненой рукой.

— Оружие не на всех, а то лютовать начнете в резервациях. И боеприпасов немного. Хватит отбиться от бандитов и поохотиться. Оставлю и рацию, но связаться вы еще долго не сможете, расстояние не позволит. Так что не мучьте аккумуляторы, зарядить их будет негде. Вот в прусских землях, в Прибалтике, уже сможете слать сигналы о помощи. Пусть Сопот за вами вертолеты вышлет. Но, перед тем как уйти, вам придется похоронить всех погибших.

— Раньше ты не был столь великодушен.

— Раньше я был человеком компании, дружище. А теперь я свободен и более не слеп.

— Ты хоть понимаешь, как поступит руководство, если узнает, что ты жив? Да еще утаиваешь девчонку, за которой оно почему-то охотится?

— Какова судьба охотников за этой девочкой, ты сегодня увидел своими глазами. А что касается меня… От кого же узнать обо мне руководству, если не от тебя?

Монтгомери покачал головой:

— Ну что ж, услуга за услугу. Ты даешь нам жизнь и свободу и даже шанс вернуться домой. Я даю тебе слово, что от меня никто твою тайну не узнает… Старый друг… тебе этого будет достаточно?

— Я всегда знал цену твоему слову, Стюарт. Точнее, я знал, что оно бесценно. Пусть ты и человек компании.

— Я человек долга и присяги.

— Позволь дать тебе дружеский совет, полковник. — Шелкопряд спрыгнул с капота и подошел к старому сослуживцу. — Никогда никому и ничему не присягай, кроме собственной совести. И тогда ты поймешь меня, быть может…

Егор Ветров бродил среди догорающих пепелищ и мрачно озирался.

— Черт возьми, как я это объясню своим односельчанам, когда они вернутся?! Не поверят же ни единому слову!