Донельзя огорченный, Кугель сказал:

— Я понимаю неприемлемость последствий моего поступка, но прошу вас учитывать, что мое присутствие здесь носит, по существу, чисто случайный характер. Я категорически заявляю, во-первых, о своей невиновности, во-вторых, об отсутствии у меня каких-либо преступных намерений и, в-третьих, о своей готовности принести глубочайшие извинения. Каковые…

Фарезм прервал его угрожающим жестом. Кугель замолчал. Чародей глубоко вздохнул:

— Ты не осознаешь размеров причиненной катастрофы. Я объясню — хотя бы для того, чтобы ты не слишком удивлялся невзгодам, уготовленным тебе судьбой. Как я уже упомянул в общих чертах, прибытие поглощенного тобой существа стало кульминацией моего многовекового труда. Я определил свойства этого феномена, изучив сорок две тысячи либрамов, заполненных тайными письменами на давно забытом языке, — на это ушло больше ста лет. На протяжении второго столетия я разрабатывал сочетание закономерностей, способное привести к материализации этого явления в концентрированном виде, и рассчитывал соответствующие точные технические условия и допуски. Затем я нанял бригаду камнерезов и в течение следующих трехсот лет воплощал модель сформулированных мной взаимозависимостей. Так как сходство порождается сходством, а подобное притягивается подобным, корреляция независимых переменных и коагуляция пересечений зон их влияния приводят к межпространственному каскадному ветвлению всех направлений, интервалов и характеристик с образованием кристорроидального завихрения, в конечном счете возбуждающего нуль-потенциацию протокоординационного канала. Сегодня имела место резонансная каденция поэтапного слияния: «существо», как ты его назвал, сфокусировалось в трехмерном пространстве — а ты, в припадке преступного идиотизма, сожрал его!

Оскорбленно выпрямившись, Кугель указал на то обстоятельство, что «припадок преступного идиотизма», как изволил выразиться разочарованный чародей, был вызван самым обыкновенным голодом:

— Как бы то ни было, в чем заключается невероятная ценность этой крапчатой медузы, распластавшейся на камне? Не менее уродливых тварей можно обнаружить в сетях любого рыбака.

Фарезм тоже выпрямился во весь рост, обжигая Кугеля возмущенным взглядом.

— Эта «тварь», — громогласно объявил он, — не что иное, как ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ! Ее центральная сфера заключает в себе бесконечное пространство-время, видимое в обращении. Трубчатые отростки сферы соединяют ее с различными эпохами, и ужасные последствия твоих тычков и уколов, а тем более дальнейших попыток поджарить и разжевать это воплощение всего, что было, есть и будет, невозможно себе представить!

— Как насчет воздействия пищеварительных соков? — деликатно поинтересовался Кугель. — Сохранят ли свои изначальные свойства различные компоненты пространства, времени и бытия по мере прохождения через мой желудочно-кишечный тракт?

— Чепуха! Бесплодная игра воображения! Достаточно сказать, что ты нанес чудовищный ущерб и создал опасные напряжения в онтологической ткани Вселенной. От тебя неизбежно потребуется восстановление устойчивого равновесия мироздания.

Кугель развел руками:

— Неужели нельзя предположить, что допущена какая-то ошибка? Что упомянутое «существо» — не более чем псевдо-ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ? Или что такое существо можно было бы приманить снова каким-либо другим способом?

— Первые две теории не выдерживают критики. В том, что касается последней, должен признаться, мне приходили в голову возможности извлечения ВЕЗДЕСУЩНОСТИ чрезвычайными методами. — Фарезм взмахнул рукой; ступни Кугеля снова опустились на каменистую почву, но приросли к ней намертво. — Теперь я направлюсь в синоптикум, чтобы в полной мере оценить значение последних достойных сожаления событий. В свое время я вернусь.

— К тому времени я ослабею от голода, — тревожно отозвался Кугель. — В самом деле! Корка хлеба и кусочек сыра позволили бы предотвратить все достойные сожаления события, в связи с которыми я подвергаюсь незаслуженным обвинениям.

— Молчать! — рявкнул Фарезм. — Не забывай, что размеры и характер твоего наказания еще не определены. Приставать с жалобами и упреками к тому, кто и так уже едва заставляет себя сохранять разумную сдержанность, — в высшей степени бесстыдная и опрометчивая дерзость!

— Позвольте мне сказать только одно, — упорствовал Кугель. — Если вы вернетесь и найдете на этой тропе мой окостеневший труп, вы только потеряете время зря, определяя размеры незаслуженного мной наказания.

— Возобновление жизнедеятельности — тривиальная задача, — обронил Фарезм. — Вынесенный тебе приговор вполне может предусматривать многократную казнь посредством применения контрастирующих методов умерщвления. — Чародей уже направился к синоптикуму, но обернулся и раздраженно подозвал Кугеля рукой: — Пойдем! Проще тебя накормить, чем возвращаться и воскрешать твое тело.

Кугель обрел свободу передвижения и последовал за Фарезмом по дорожке, широко огибавшей жилище чародея; дорожка привела их ко входу в синоптикум. В просторном помещении с расходящимися вверх наклонными серыми стенами, ярко освещенном трехцветными многогранниками, Кугель жадно поглотил пищу, появившуюся по мановению руки Фарезма. Тем временем чародей заперся в лаборатории и занялся прорицаниями. Шло время. Кугель начинал терять терпение; три раза он подходил к арочному выходу из синоптикума, и каждый раз ему являлось магическое предупреждение — сперва в форме призрака, загородившего путь, затем в виде зигзагообразного голубого разряда энергии и, наконец, в ипостаси жужжащего роя блестящих лиловых ос.

Отказавшись от мысли о побеге, Кугель присел на скамью и принялся ждать, уткнувшись локтями в колени длинных ног и опустив голову на ладони.

Наконец Фарезм появился снова — в мятой мантии, со взъерошенными волосами, торчавшими наподобие ореола из тонких желтых игл. Кугель медленно поднялся на ноги.

— Я определил местонахождение ВЕЗДЕСУЩНОСТИ! — произнес Фарезм, выделяя каждый слог подобно звонкому удару в гонг. — Возмущенная недостойным обращением, она покинула твой желудок и с отвращением удалилась на миллион лет в прошлое.

Кугель торжественно покачал головой:

— Позвольте выразить мои искренние соболезнования. Могу дать только один совет: никогда не отчаивайтесь! Возможно, в один прекрасный день это существо снова посетит ваш музей абстрактной скульптуры.

— Перестань болтать! ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ должна быть возвращена. Пойдем!

Кугель неохотно последовал за Фарезмом в небольшую комнату со стенами, выложенными голубой плиткой, и с высоким куполом из синего и оранжевого стекла. Чародей указал на черный диск посреди пола:

— Встань сюда.

Кугель мрачно подчинился:

— В каком-то смысле можно было бы утверждать…

— Молчать! — Фарезм приблизился. — Видишь этот предмет? — Чародей продемонстрировал шар оттенка слоновой кости, диаметром примерно в два кулака, покрытый исключительно сложной, микроскопически точной резьбой:

— Это трехмерный график закономерностей, послуживших основой моему гигантскому проекту. Он отражает символическое значение НЕБЫТИЯ, к которому ВЕЗДЕСУЩНОСТЬ неизбежно должна испытывать притяжение — согласно Второму закону криптороидального филогенетического родства Кратинджея, с которым ты, возможно, знаком.

— Не могу сказать, что знаком со всеми его аспектами, — отозвался Кугель. — Но хотел бы поинтересоваться: в чем состоят ваши намерения?

На губах Фарезма промелькнула холодная усмешка:

— Я намерен попытаться применить одно из самых могущественных заклинаний, когда-либо сформулированных древними специалистами, — заклинание необратимое, но чреватое столь расплывчатыми последствиями и не поддающимися контролю погрешностями, что Фандаал, верховный чародей Великого Мофолама, запретил его использование. Если мне удастся справиться с этой задачей, ты вернешься на миллион лет в прошлое.