Нет, его голова явно никогда не сидела на других плечах. И это крепкое, смугловатое, украшенное рельефной мускулатурой тело тоже никогда не имело другой головы. Шрамы были, но не на шее. Один, должно быть, от неглубокой резаной раны, белой полоской отметился на правом плече, совершенно сгладившись с окружающей кожей, а второй, гораздо более заметный, выпуклый и длинный вертикальный рубец протяженностью сантиметров пятнадцать, «украшал» живот правее пупка. Татуировки Даша как следует не рассмотрела, но их тоже было много: и на руках, и на плечах, и на груди.

Впрочем, впечатления это не портило, как и седоватая шерсть, которая произрастала на этом Аполлоне предпенсионного возраста от ключиц до лодыжек. В густо обросшем паху Даша пока ничего особенного не увидела. Висело что-то гофрированное с лысинкой при мешочке с морщинками — и не разглядишь толком. Что-то не верилось в россказни золотозубого насчет того, что клиент мощный в смысле секса. «Да тут домкрат нужен, чтоб поднять!» — подумала Даша. Уж чего-чего, а цинизма в ее златовласой головушке было с избытком.

Михаил Иваныч между тем прямо-таки облизывал Дашу вожделенными взглядами. Сказать, что «пожирал», будет неправильно. Именно «облизывал», как ребенок в жару облизывает сладкое мороженое в глазированном шоколаде, холодное, ледяное, которое сразу не укусишь, пока оно твердое и зубы ломит.

— Куколка! — произнес он, покачав головой. — Какая прелесть!

И нежно положил огромные горячие лапы на Дашину тонкую талию — если б сжал покрепче, запросто мог бы сомкнуть большие и средние пальцы в кольцо! Но делать этого он не стал, а мягко приподнял Дашу на вытянутых руках больше чем на полметра в воздух, перенес через край ванны и бережно поставил в воду… Ну здоров, однако! Прямо подъемный кран какой-то, а не «дедушка»! В Даше-то, при всей ее изящности, было метр семьдесят роста и пятьдесят пять кило веса.

Следом за Дашей Михаил Иваныч и сам забрался в ванну, уселся на дно, усадил партнершу между колен и сказал:

— Закрой глазки, детка, я тебе голову помою…

Вообще-то Даша с детства не любила, когда ей мама или бабушка голову мыли. Когда выросла, то никому эту процедуру не доверяла, потому что считала, будто никто не умеет обращаться с ее волосами достаточно бережно. Но сейчас, конечно, протестовать не стала. Желание клиента — закон. Тем более такого здоровенного и явного бандита по национальности. Сдавит свои пальцы вокруг Дашиной шейки — и все, не будет Даши. Даша решила потерпеть и не выступать, выбирая из двух зол меньшее, справедливо полагая, что все волосы он ей не выдерет…

Однако и тут ее ждало приятное удивление. Этот тезка «всесоюзного старосты» так нежно обращался с ее волосами, что ни разу не побеспокоил. Чуть ли не каждую волосинку перебрал. И личико умывал аккуратно — шампунь в глаза не лез, и ушки не оторвал, и шею не раздавил.

Правда, при этом все теснее и теснее прижимался к ней и ногами, и грудью, и тем самым главным местом, для которого, как полагала Даша, домкрат требовался. И мнения этого она покамест не изменила.

Потом «дядя Миша» — Даша еще не называла его так вслух, но на языке это уже вертелось — подтянул ее к себе поближе и, взяв мочалочку, принялся мылить. Вот тут-то Даша и вовсе растаяла. Никто из клиентов — Таран не в счет, он влюбленный был! — с ней так не обращался. Ей попросту захотелось этого дядьку! Получалось, что вроде бы это он ей удовольствие доставляет, а не она ему… И ежели по совести, то, наверное, Михаил Иваныч ей мог счет предъявить за такое культурное обслуживание. Впрочем, совести у Даши уже давно не было.

Полулежа поверх «дяди Миши» и откинувшись спинкой ему на грудь, она склонила мокрую голову на мощное татуированное плечо, закрыла глаза и погрузилась в эдакую приятную полудрему, милостиво позволив этому старому зверюге поглаживать и пощупывать все, что его интересовало. И млела в этой теплой пенистой воде, одновременно купаясь в нежности и ласке. Видел бы ее сейчас Таран! Впрочем, он для Даши уже давно не существовал.

Затем «дядя Миша» взялся спинку тереть, установив Дашу на четвереньки, опять же очень ласково, но постоянно прижимаясь животом к попе. Тем не менее его гофрированное хозяйство так и не распрямилось. Обычно Дашины клиенты в подобных случаях либо начинали смущаться, либо ее ругать — мол, не так повернулась и тому подобное. Но Михаил Иваныч никаких претензий предъявлять не стал. Создавалось впечатление, будто у него, окромя желания помыться вместе с молоденькой девушкой, никаких иных намерений не было. Ополоснул ее и себя душем, после чего стал бережно вытирать Дашу полотенцем. Потом накинул на Дашу свежий, прямо из распечатанного полиэтиленового пакета, розовый махровый халат и принес ей шлепанцы. Наконец, выдал Даше фен и велел сушить волосы. Сам при этом сидел на табурете и любовался.

Надо заметить, что, обхаживая гостью, радушный хозяин в течение всего пребывания в ванной говорил очень мало. В основном только благодушно урчал, блаженно вздыхал и бормотал что-то нечленораздельное. Комплименты, конечно, отпускал, но, по всему видать, словарный запас на эту тему у него был небогатый.

Когда Даша нашла свои волосы вполне приличными, «дядя Миша» взял ее под ручку и повел к столу. Усадил в кожаное кресло, налил в хрустальный фужер шампанское с этикеткой чуть ли не «Мадам Клико», наложил в тарелку какого-то мудреного салата со специями, а потом предложил тост очень оригинальный — за любовь и дружбу.

Шампанское Дашу слегка боднуло в голову, но зато погасило последние остатки страха, который она, несмотря на все здешнее гостеприимство, еще испытывала перед этим типом. Она с удовольствием накинулась на еду, Михаил Иваныч налил ей рюмашку водочки под рыбку — Даша слопала по нескольку ломтиков всякой. Потом еще чего-то налил, марочного кажется, и после этого она уже приятно «поплыла». Запросто перешла на «ты», хлопала «дядю Мишу» по плечу, без удержу хохотала невесть над чем. Словом, вела себя как обычная пьяная дура. При этом ей почему-то казалось, что и Мишенька — она теперь так хозяина называла, позабыв о разнице в возрасте, — тоже здорово пьян. Тут она сильно ошибалась — Михаил Иванович был ни в одном глазу. Более того, он как-то исподволь начал разговаривать с Дашей про те самые дела, которые произошли на Симеоновской и на ферме Душина. И Даша, весело хихикая, стала рассказывать о том, как ей удалось подбить Тарана «на месть», как Седой передал их Жоре, как им устроили допрос на складе…

Вообще-то, она до определенной степени себя контролировала. Ведь помнила, что ей надо рассказать все именно так, как она это «дяде Вове» рассказывала, и желательно не прибавить ничего существенно лишнего. Но Даша была убеждена, что ничего лишнего она уже не сможет прибавить, так как «дяде Вове» изложила все без остатка.

Увы, в этом она тоже ошибалась. Было ей что прибавить. Она под это свое веселое и раскрепощенное настроение начала рассказывать и о том, как с «дядей Вовой» знакомилась на химзаводе, и о том, как в «Театр неюного зрителя» попала, и о том, как ее золотозубый сопровождающий инструктировал насчет запоминания помещений и всего прочего. Хотя еще совсем недавно, переступая порог этой комнаты, прекрасно соображала, что этого рассказывать нельзя. Но этот самый седоватый Миша так нежно ухаживал, так невинно, казалось бы, с самой доброй и приятельской улыбочкой задавал вопросики, что Дашины табу и тормоза показались ей совершенно ненужными. Она даже не замечала, как в глубоко посаженных глазах клиента то и дело вспыхивал злорадный огонек. И это притом, что вообще-то в нормальном состоянии Даша неплохо угадывала по лицу истинное настроение собеседника. Но сейчас она полностью поддалась расслабухе и радовалась жизни, ни о чем серьезно не беспокоясь.