В разных частях Европы также проявлялись различные стили поведения. В Италии, например, для женщин было гораздо меньше соблазнов, им было сложнее выйти на рынок труда. Они выходили замуж в том же возрасте и рожали столько же детей, сколько рожали до вспышки чумы. Это резко отличалось от того, что наблюдалось в северных странах, где демографический спад дал женщинам возможность начать зарабатывать. Одним из эффектов этого стало то, что женщины стремились выйти замуж в более позднем возрасте, что, в свою очередь, имело долгосрочные последствия для размеров семей. «Не торопитесь выходить замуж слишком рано», – советовала Анна Бейнс в стихотворении, написанном в Нидерландах, потому что «та, кто зарабатывает себе на пропитание и одежду, не должна страдать от мужского стержня… Хотя брак я не отрицаю, свобода от ига гораздо лучше! Счастлива женщина без мужчины!»[829]

Преобразования, спровоцированные черной смертью, заложили основы, которые оказались решающими для долгосрочного подъема Северо-Западной Европы. Хотя требовалось время, чтобы эффекты от различий между частями Европы дали о себе знать, открытость для конкуренции и, возможно, осознание северных стран, что география играет им не на руку и что для извлечения прибыли требуется много работать, – все это заложило основы для изменений в европейской экономике в самом начале современного периода. Как показывают исследования, корни индустриальной революции XVIII века лежат в постчумном мире. Именно тогда производительность росла, как и ожидания, уровень богатства и возможности потратить заработанное[830].

Когда все тела были наконец похоронены, а черная смерть ушла окончательно и стала лишь страшным воспоминанием (периодически возвращаясь в небольших, вторичных вспышках), южная Европа также претерпела изменения. В 1370-х годах генуэзцы пытались извлечь выгоду из того, какой ужасный эффект чума оказала на Венецию, где страдания ощущались особенно остро, пытаясь забрать контроль над Адриатикой. Однако эта азартная игра имела неприятные и впечатляющие последствия: не имея возможности нанести решающий удар, Генуя неожиданно оказалась в очень уязвимом положении. Один за другим придатки, которые присоединялись к этому городу-государству на протяжении поколений и соединяли его со Средним Востоком, Черным морем и Северной Африкой, забирали соперники. Поражение Генуи стало победой для Венеции.

Освободившись от внимания давнего конкурента, Венеция поднялась, жизнь вернулась в нормальное русло, и город захватил контроль над торговлей специями. Перец, имбирь, мускатный орех и гвоздику доставляли по всей Александрии в огромных количествах. В среднем венецианские корабли привозили до 400 тонн перца в год из Египта и примерно столько же из Леванта. К концу XV века около 5 миллионов фунтов специй проходило через Венецию каждый год. Они приносили хорошую прибыль везде, где требовались для создания продуктов питания, лекарств и косметики[831].

Кроме того, оказалось, что специи – главный ингредиент для пигментов, используемых в живописи. Очень часто такие пигменты называли oltremare de venecia, или венецианские товары. В их число входили ярь-медянка (дословно – греческий зеленый), киноварь, пажитник, свинцово-оловянный желтый, жженая кость и заменитель золота, известный как сусальное золото. Самым известным и выдающимся из них был глубокий синий, который получали из лазурита, добываемого в Центральной Азии. Представители золотого века европейского искусства – Фра Анджелико и Пьеро делла Франческа в XV веке, а затем такие художники, как Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль и Тициан, – тем, что имеют возможность использовать цвета, полученные из таких пигментов, во многом обязаны расширению контактов с Азией, с одной стороны, и повышающейся покупательной способности, чтобы платить за них, – с другой[832].

Торговые миссии на Восток были настолько прибыльными, что они продавались с аукциона заранее, и счастливому покупателю гарантировались платежи в случае обвала рынка, краха транспортной системы и возникновения политических рисков. Как гордо говорил один венецианец, галеры отправлялись из города во всех направлениях – к побережью Африки, Бейрута, Александрии, островам Греции, на юг Франции и во Фландрию. Город настолько разбогател, что палаццо там резко взлетели в цене, особенно в местах вблизи Риальто или собора Святого Марка. С учетом того, что земля была дорогим ресурсом, при строительстве использовали новые технологии, например, впечатляющие, но громоздкие и дорогие двойные лестницы были заменены на более практичные лестничные пролеты, которые требовали меньше места. Венецианцы гордились тем, что даже дома обычных торговцев были щедро украшены позолоченными потолками, мраморными лестницами и балконами. Окна были застеклены самым лучшим муранским стеклом. Венеция стала дистрибьютерским центром для европейской, африканской и азиатской торговли и могла пользоваться этим в полной мере[833].

Процветала не только Венеция. Также поднялись города, которые располагались вдоль берега Далмации и служили в качестве перевалочных пунктов для перевозки импортных и экспортных товаров. Город Рагуза, современный Дубровник, процветал в XIV и XV веках. Между 1300 и 1450 годами богатство города увеличилось в 4 раза.

Доходы продолжали увеличиваться так стремительно, что был приостановлен сбор все увеличивающихся платежей. Город был настолько завален деньгами, что пришлось на время отказаться от рабства. Во времена такого изобилия казалось неверным не платить людям за их работу[834]. Подобно Венеции, Рагуза также занималась созданием своей собственной торговой сети, развивая внешние связи с Испанией, Италией, Болгарией и даже Индией, где в Гоа была создана колония с церковью Святого Власия, покровителя Рагузы, в центре[835].