Основой европейской экспансии была стабильность, которой монголы добились по всей Азии. Несмотря на напряженность и распри между разными ветвями племенных союзов, когда дело касалось коммерческих вопросов, закон исполнялся неукоснительно. Дорожная сеть в Китае, например, была предметом зависти путешественников, которые восхищались административными мерами, которые были приняты для обеспечения безопасности купцов. «Китай – самая безопасная и самая лучшая страна для путешествий», – писал ибн Баттута, путешественник и исследователь XIV века. Он отмечал, что это место, где система ежедневной отчетности построена таким образом, что «человек может путешествовать здесь один, имея при себе большой капитал, и не бояться»[783].

Это же мнение разделял и Пеголотти, который писал, что путь от Черного моря до самого Китая «удивительно безопасный, неважно ночью или днем». Частично это было результатом традиционных воззрений кочевников на вопросы гостеприимства, которое нужно оказать чужестранцу, но также говорило о том, что монголы стремились поощрять торговлю. В этой связи конкурентоспособные налоги на товары, проходящие через Черное море, получили отголоски на другой стороне Азии, где морская торговля в портах Китая на побережье Тихого океана тоже выросла благодаря увеличению таможенных поступлений[784].

Одной из областей, в которой все это оказалось эффективно, являлся экспорт тканей, производство которых сильно возросло в XIII и XIV веках. В Нишапуре, Герате и Багдаде было организовано текстильное производство, а Тебриз увеличился в четыре раза всего за столетие, чтобы разместить торговцев, производителей и ремесленников, отношение к которым после монгольских завоеваний стало явно лучше. Хотя на рынках Востока наблюдался огромный спрос на качественные ткани, начиная с XIII века огромные партии этого товара экспортировались в Европу[785].

Горизонты расширялись по всему миру. Китайские порты, например Гуанчжоу, долгое время служили для Южной Азии окнами в мир. Такие крупные торговые центры были хорошо известны персидским торговцам, арабским географам и мусульманским путешественникам, которые оставили рассказы об оживленных улицах городов на побережье и на континенте, а также предоставили информацию о разнообразном населении этих городов. Уровень сообщения и торговли был таков, что в современном китайском языке до сих пор можно встретить идиомы, которые пришли из персидского и арабского языков[786].

В то же время знания китайцев об окружающем мире были отрывочны. Как показывает текст, написанный имперским чиновником, отвечающим за внешнюю торговлю Гуанчжоу в южном Китае, этот город располагался в прекрасной природной гавани в дельте реки Чжуцзян. Источники, написанные для торговцев, моряков и путешественников, делали смелую попытку объяснить методы ведения бизнеса в арабоговорящем мире и за его пределами, перечислить товары, которые там можно купить, и что ожидает там китайских торговцев. Но так же как и многие другие справочники для путешественников того периода, этот полон неточностей и полумифических сведений. Мекка, например, не была домом Будды и не являлась тем местом, куда буддисты совершали паломничество раз в год. Не было и земель, где женщины размножались, «отдавшись нагишом порывам южного ветра». Дыни в Испании не достигали шести футов в диаметре и не могли прокормить 20 человек. Так же как и овцы в Европе не достигали размера взрослого человека, и их не разрезали по весне, чтобы достать дюжину фунтов жира, и не зашивали обратно без всяких последствий[787].

Когда большая часть Азии была объединена под властью монголов, произошло резкое улучшение торговых морских связей, особенно в стратегически и экономически важных местах, таких как Персидский залив. Эти места находились под пристальным вниманием новых властей, которые стремились поощрять международную торговлю и поднять доходы[788]. В результате культурный климат Гуанчжоу на протяжении XIII столетия становился все менее провинциальным.

К 1270-м годам город стал центром морской торговли. На каждый корабль, который отправлялся в Александрию с грузом перца для христианских стран, как сообщал Марко Поло в конце XIII века, приходилось около сотни, отправляющихся в порты Китая. Это соответствует тому, что вскоре после этого описал ибн Баттута. Когда он прибыл в город, то увидел сотни кораблей, а также более мелких судов, которые заходили в залив Гуанчжоу[789]. Объем торговли в Средиземноморье был большим, а в Тихом океане – огромным.

Чтобы понять, насколько важен стал город в коммерческом плане, не следует полагаться лишь на ненадежные письменные источники[790]. Исследования следов кораблекрушений примерно того периода показали, что товары импортировали со всей южной Азии, из Персидского залива и Восточной Африки. Перец, ладан, амбра, стекло и хлопок – вот лишь часть ценных грузов, которые увозили корабли с побережья Китая в районе 1271 года[791]. В Южнокитайском море можно было встретить большое количество купцов. Они установили торговые посты на Малайском полуострове, по всему побережью Малабар в южной Индии, там, где находились самые большие запасы перца в мире, который издавна был любимейшим товаром в Китае, а также по всей Азии и в Европе[792]. К середине XIV века по направлению к таким городам, как Калькутта, направлялось огромное количество кораблей. И многие наблюдатели отмечали, что практически весь морской транспорт, морские перевозки и путешествия в этом регионе были под контролем китайцев. Одну из их традиционных плоскодонок исследователи недавно нашли у побережья Кералы[793].