а если поднести к ним луковицу, то запах лука уступит аромату мускуса[1809]. Для древнего певца замысловатость была неестественна, однако она быстро распространялась и в III/IX в., поскольку речь шла о поэзии, лозунгом было «оригинальное» (бади‘) — лишь бы по-иному, чем другие[1810]. Один из главных поэтов этого времени — Ибн ал-Му‘тазз (ум. 296/909) написал даже об этом понятии целую книгу[1811]. Как и в каждой «замысловатой» поэзии, на первый план выступала абстракция; от стихов требовали значительности и всякого рода связей между стихом и образом. Отсюда и те идеи (ма‘ани), «которые Башшар ибн Бурд и его сторонники внесли как нечто новое и которые не приходили на ум ни одному поэту-язычнику или поэту мусульманину»[1812]. И в этом отношении Башшар стоял на высоте, «ибо он не принимал того, что давали ему природа и талант, а искал корни мыслей, рудники истин и изысканные сравнения и наступал на них своим сильным дарованием»[1813]. Особенно характерными для нового стиля считались стихи о любви его, слепца, к голосу одной из беседующих с ним женщин:Я же ответил им: ухо так же, как и глаз, говорит сердцу о том, что перед ним. Говорят мне: Пустое ты несешь о том, кого ты не видишь. О люди, ухо мое любит одну из этого племени, а часто ведь ухо любит прежде глаз.

В другом месте он опростил, а вместе с тем усилил этот образ:

Что несешь ты пустое, ведь никогда ее ты не видал? Я же сказал им: сердце видит, чего не видит взор[1814].

Обычно говорилось о щеках — как розы, теперь же один поэт приводит в восхищение своих слушателей тем, что, наоборот, сравнивает розу с «прильнувшими друг к другу щеками»[1815]. Высочайшей похвалы удостаивается стихотворение Ибн ар-Руми, т.е. сына грека (ум. 280/893), посвященное одному человеку, стригущему себе волосы на голове: «Его лицо растет за счет его головы, как летом день растет за счет ночи», причем ночь и день являются в данном случае намеками на черноту волос и белизну лица[1816]. Этот самый Ибн ар-Руми был настолько радикален, что объявил Башшара величайшим поэтом всех времен[1817], отчего у всех знатоков литературы его времени, пожалуй, волосы встали дыбом. Зато 200 лет спустя эстет Ибн Рашик (ум. 463/1071) провозгласил самого Ибн ар-Руми наиболее выдающимся поэтом нового стиля: «он делал прекрасным, что хотел», сказано у него как раз о приведенном выше стихе[1818].

У одаренных поэтов новый стиль способствовал значительному развитию естественного стремления к собственному ви́дению и собственному языку. Они никогда не должны были допускать небрежностей, не имели права копаться в удобных штампах. Этому стилю мы должны быть благодарны за такие сладкие, но без патоки, нежности, как небольшая элегия Башшара на смерть его дочурки:

О дочь того, кто не хотел иметь дочери! Тебе было всего лишь пять или шесть, Когда ты отдохнула от дыхания. И сердце мое разорвалось от тоски. Ты была бы лучше, чем юноша, который утром пьет, а вечером развратничает[1819].

В другом стихотворении — о расставании девушки:

Тогда зарыдала она, и слезы ее были белыми на ее щеках, на шее же — желтыми[1820].

Или выразительные образы, напоминающие наши народные песни, как у Абу Нуваса (ум. 195/810)[1821]:

Как кошка с мышью, любовь играла с моим сердцем[1822].

Или возвышенные образы у Ибн ал-Му‘тазза (ум. 296/909):

Раскат грома вдали, будто речь эмира к народу с вершины горы[1823].

Или:

Я вложил мою душу в упование на Аллаха, как вкладывают в ножны клинок, и она покоится в нем[1824].

Или в весенней песне, которая начинается словами: «Смотри! Идет весна, как для любовников принарядившиеся женщины», стих:

Показывается кровососная баночка желтого трюфеля, и повсюду на земле — торжество жизни[1825].

Или:

Он посетил меня в отороченной черным тьме, когда Плеяды висели на западе, как гроздь винограда[1826].

Или:

Против воли принужден я был остаться, как бессильный, когда на его шее виснет старая баба[1827].

Зачастую, однако, даже эти титаны были уж слишком оригинальны. Так, например, Абу Нувас говорит о покинутой девушке:

И слеза украшала ее. И из слез ее на щеке ее образовалась еще одна щека, а на шее — еще одна шея[1828].

Или:

Новый месяц подобен серпу, выкованному из серебра, который жнет нарциссы — цветы мрака[1829].

О радуге:

Руки облаков разостлали по земле серое покрывало, А радуга вышивает по нему желтым, красным, зеленым и белым. Она похожа