а это значило, что меня будут кидать на самую разнообразную, в том числе и грязную, работу. На промке хорошо было тем, кто имел какую-либо профессию по требующимся специальностям. Сварщики, слесаря — там они чувствовали себя вольготно. Но специального образования у меня не было, даже школу к тому времени я не закончил, поэтому попал к разнорабочим, которых тоже было немало.

Отвечал за всю трудовую деятельность на промзоне старший нарядчик, который сидел в своём штабе в жилзоне, в котором располагалась и радиорубка. Да, в зоне было и своё радио, где местный ведущий, из числа зеков, регулярно зачитывал лекции и новости, анекдоты и гороскопы, а по утрам запускал во время зарядки музыку. От имени старшего нарядчика всем заправляли на промке нарядчики. Их было несколько человек и у них были свои кабинеты в цехах. А за выполнением поставленных нарядчиками перед арестантами задач следили бугры — бригадиры из числа отрядных активистов.

Нас провели к какому-то зданию, где выдали рабочую робу, в которую я переоделся. От обычной она отличалась только цветом. Бугор распределил меня и других разнорабочих с нашего отряда на работы. Я попал на наряд по разгрузке какого-то грузовика, заполненного расходными материалами. С моего отряда сюда попал я один, но там уже было человека четыре из других отрядов. Кузов грузовика был заполнен разнообразным хламом, в основном это были различные железяки, об некоторые из которых можно было порезать руки.

Мы залезли в кузов и стали разгружать грузовик, выбрасывая хлам на землю. Смысл этой работы я так и не понял, но она была мне не по нраву. Работать руками я не люблю, предпочитая интеллектуальный труд физическому, поэтому я стал искать способ от работы филонить. Бугор оставил нас одних, и я делал работу максимально медленно, стараясь особо не напрягаться.

— Давай, работай, ты что не работаешь?! — зашипел на меня один из зеков. — Сказали же работать.

— За собой следи, — ответил я. — За мной смотреть не надо.

— Работай, говорю, — зашипел он ещё сильнее. — Плохо же будет!

Зек был какой-то заморыш, мелкий, с мерзким крысиным лицом. Стоит и шипит на меня. А сам есть никто и зовут никак. Мне хватает нападок постоянных со стороны активистов, а тут какой-то хрен с горы будет мне что-то высказывать.

— На х*й иди, дура! — рявкнул я на него. — Голову набью тебе сейчас, отвяжись от меня. Ты бугор что ли?! Нет? Ну так е*ало завали!

Слова выбирать не хотелось, я находился далеко не на черной зоне, где нужно было следить за своим лексиконом, а козлы в карантине нас как только не крыли. Все молчали, боясь быть вы*банными или покалеченными. Я один раз сказал в ответ, что я не собака, меня потом били минут пятнадцать, и как псину вытащили за шкирку во двор, пригрозив, что в следующий раз обоссут. Какие уж тут понты?

Курить работающим в цехах зекам разрешалось раз в два часа. Здесь же, так как я был не под надзором актива, можно было курить, когда захочешь, правда сигарет особо не было. К обеду пришёл бугор и повёл в столовую.

Оказалось, что на промке есть своя столовая, и довольно неплохая. Конечно, поменьше, чем в жилке, потолки были ниже, но столов тоже было немало. Казалось, что здесь можно разместить всю зону. Кормили на промке чуть лучше, чем в жилке, видимо, администрация всё же немного ценила труд, да ещё и давали чеснок в придачу, чтобы зеки не болели. Из работяг самые здоровые по телосложению были огородники. Они ежедневно таскали на спине тяжёлые грузы, и хорошо питались прямо на огороде, вне столовой, за счёт этого набирая неплохую массу.

Я хотел начать качаться в лагере, но пока не разобрался, где это возможно. Ежедневно из-под лестницы отряда во двор вытаскивали железки активисты и качались прям в локалке, несмотря на стоящие морозы. Так же во дворе был турник и брусья. Говорили, что летом за клубом во дворе открывается официальная качалка под открытым небом, но попасть в неё сложно, да и ходит туда в основном один актив.

После обеда отправили опять на разгрузку. Тот зек, что пытался шипеть, молчал и злобно поглядывал на меня, а вечером, в конце рабочего дня, бугор повёл меня не переодеваться, а в комнату к нарядчикам.

Там сидели нерусские мужики с моего отряда, которые обычно тёрлись с активом и завхозом, и стояли активисты.

— И чего ты не работаешь? — спросил у меня грузин.

— Я работаю. Руки до конца не зажили, — попытался съехать я.

— Я же знаю, как всё было, — ответил мне грузин, и активисты начали меня бить: сбили с ног и отпинали.

— Чтобы работал, понял? — спросил грузин.

Я промолчал. Меня пнули ещё несколько раз, и бугор повёл в раздевалку. В соседнем с раздевалкой помещении, находился душ, куда я с радостью залез. Здесь были лейки, и сама баня напоминала баню в СИЗО. Все мылись под лейками, и вода была теплая.

Переодевшись, нас повели в жилую зону, на выходе в которую опять обыскивали сотрудники.

Вечером в отряде со мной завёл беседу какой-то старый дед, то ли казах, то ли узбек. Я видел его до этого в промзоне. Узнав, что я из Москвы, он угостил меня сигаретами.

— На зоне вместе надо держаться, — сказал он, прикурив мне в локалке. — Одному тут не выжить.

— Спасибо, но я как-нибудь один продержусь. С тобой семейничать точно не буду, — ответил я и увидел, как меня подзывает через локалку Саня Москва.

Подойдя к забору, мы поздоровались.

— Что за хрен? — спросил он, кивнув на работягу.

— Да без понятия. Трудяга какой-то.

— А что хотел?

— Спросил откуда я, угостил сигаретами, сказал, что вместе держаться надо.

— Да это чайки е*аные! — сказал Москва. — Приспособленцы. Вынюхивают кому передачи загоняют, особенно тех, кто со столицы, налетают потом, в доверие втираются, лишь бы кишку набить. Животные.

— Да я так и подумал, — ответил я.

— Что, как на промке? — спросил Санёк.

— Да никак. Не очень. Не люблю физический труд, — развёл руками я. То, как меня отп*здили в нарядке, решил не говорить.

— Может придумаем что-нибудь потом, — сказал он.

Мы попрощались, и он дал мне пачку Примы.

— Извини, сейчас получше нет, на зоне с сигаретами вечно напряг, — пояснил он.

Оказалось, Саня был прав. По всей зоне, действительно часто наступал полнейший «голяк», когда сигарет почти не было, и порой работяги не могли найти себе даже Приму. Красных, это, разумеется, не касалось, активисты всегда были