Родители не рассказывали о той, другой своей жизни, о другом мире, но постепенно, из отдельных фраз, пойманных его жадным слухом, из передач по телевизору, мультиков Артемка узнал, как оказаться там, у быстрой реки, в настоящем лесу, у костра: нужно пойти в поход. И стал просить папу – с мамой об этом говорить почему-то боялся – о походе.

Папа кивал и растягивал губы, но это была не улыбка, а жалкая гримаса. Словно папу кололи и рвали, и ему было больно.

– Не могу я в поход, Артемыч. Болею… А для похода силы нужны.

Артемка отходил, долгие дни думал над этими словами, а потом, придумав, снова заговаривал о походе:

– Ну хоть маленький. С маленьким рюкзаком.

И однажды папа согласился.

– Хорошо. В субботу пойдем.

Артемка задохнулся от неожиданности, даже слезы полезли. Чтоб спрятать их, обнял папу, потом оторвался, спросил:

– А через сколько суббота?

– Через два дня.

Два дня. Но никогда, даже перед днем рождения и Новым годом, они не тянулись так долго. И никогда Артемке не было так страшно, что заветный день не наступит. День рождения или Новый год придут все равно – как бы он ни вел себя, что бы ни делал, – а вот день похода… Тем более что папа с мамой поссорились.

Артемка уже лежал в кровати, когда услышал их голоса. Голоса были как всегда, когда они выясняли отношения. Этим – «мы выясняем отношения» – родители всегда прятали ссору. Но напрасно. Выражение их голосов было почти таким же, как у ссорящейся ребятни в садике, во дворе, у взрослых по телевизору… Мамин голос был плачущим, а иногда – сухо рыдающим, папин же – то угрожающе-глухим, то рычащим.

– Какой поход?! Какой поход еще?.. – плачущий мамин. – Ты ведь знаешь, в каком ты состоянии!

– Но парню надо, – глухой папин, – Москву хоть увидит не такой, как привык. Рядом сходим… в Коломенское.

– Оле-ег, – папу Артемки звали Олег, – ты до магазина дойти не всегда можешь, а тут…

– Попробуем.

– И оттуда на скорой в больницу?! – мама сухо рыданула.

– Артему шесть лет скоро, а что он видел? И каким меня видит?.. Попробуем… налегке.

Часто Артемка поднимался и шел на голоса. Останавливался в дверях и смотрел на родителей. И они замолкали, ссора гасла. Но сейчас что-то убеждало его оставаться в кровати, не появляться. Наоборот, зарыться глубже под одеяло.

– Ты ведь знаешь, к чему приводят эти походы, – сдавленно рыдала мама. – К чему тебя они привели. Как ты упал с этой скалы своей… Теперь вот все мучаемся…

– Я считаю, – рычал папа, – что нам нужно погулять в Коломенском – по оврагу, по берегу…

Артемка уснул тяжело, и всю ночь ему снилось страшное. Оно угрожало, подстерегало, пыталось схватить и бросить… Голос папы: «Артемыч, подъем, в садик пора», – стер всю эту жуть. Осталось лишь слово «овраг»…

Все два дня мама была сердитой и напряженной. Борозды морщин стали еще глубже. Но Артемку она не ругала, не упрекала, что уговорил папу согласиться идти в поход. Молчала. Но это молчание было очень гнетущим.

В пятницу вечером, вернувшись из садика, Артемка с мамой застали папу в чулане. Он разбирал какую-то одежду.

– Ну-ка, Артемыч, примерь, – протянул странного, зеленовато-коричневого цвета курточку.

Мама охнула, но не стала ничего говорить.

– Это моя, – продолжал папа, – почти таким же, как ты, носил.

Артемка надел – было слишком свободно, пальцы еле высовывались из рукавов, но он сказал:

– Хорошая куртка.

– Это не просто куртка, это штормовка. В таких в походы и ходят… Ладно, рукава завернем, а сюда – ремень. – И защелкнул на поясе настоящий солдатский ремень. На голову надел такого же цвета бейсболку с обтрепанным козырьком. – Сапоги резиновые у тебя есть…

Ужинали молча, в напряжении. Артемка прятал радость от предстоящего, такого уже близкого похода. Казалось, начнет радоваться открыто – и все сорвется. Напряженное молчание перерастет в ссору мамы и папы…

Рано для пятницы – обычно заигрывался или смотрел телик до десяти часов – лег спать. С замиранием сердца ждал голосов – маминого плачущего и папиного глухого, – но их не было…

– Артемыч, пора! – выдернуло из сна бодрое.

Зная, что сегодня выходной, Артем хотел было полежать еще, поваляться, в полусне поиграть в кровати, но тут же вспомнил, что их ждет, вскочил.

Мама была пусть не веселой, но деловитой, деятельной. Укладывала что-то в рюкзак.

– Умывайся и давай скорей за стол, – сказала Артемке и попыталась улыбнуться. – И отправимся…

Вышли из дома в странной для города одежде, со странными вещами… Было тепло, сухо, а они в сапогах, этих штормовках, папа и Артемка в не летних каких-то бейсболках, мама – в панаме, и тоже не летней, зелено-коричневой, с тяжелыми полями. На спинах – рюкзаки, но не городские, с надписями и картинками, а серьезные, с кучей лямок, ремешков. Как у настоящих туристов. Даже для Артемки подобрали такой… У каждого в руке было по лыжной палке.

Артемка даже слегка застеснялся своего вида, а потом, наоборот, загордился. Сейчас все ребята и девчонки их дома будут целый день париться в квартирах или торчать во дворе, пытаясь играть в надоевшие игры, в лучшем случае пойдут шляться по маленькому скучному парку, взрослые тоже проведут этот день скучно и тоскливо, а их семья уходит в поход. Овраг, река, что-то еще – что-то страшноватое, но по-настоящему не опасное. В походе должно быть страшноватое, иначе нет смысла отправляться в него… Приключения.

Но до приключений оказалось далековато. Троллейбус, долгий путь в метро, пересадка с одной ветки на другую, снова грохочущий и свистящий по туннелю поезд… Артемка даже успел подремать.

Наконец папа сказал:

– На следующей выходим.

Вышли на станцию, поднялись по эскалатору, оказались на улице.

Артемка понимал, что вряд ли что-то ему откроется особенное, но во время поездки представлял, фантазировал: выйдут из-под земли в совсем другом, необычном каком-то месте. В лесу, например, или в поле, и за спиной будут виднеться маленькие отсюда, смешные московские многоэтажки.

Но вышли опять в городе. Торчали обыкновенные дома, торопились прохожие, ехали и ехали машины. Артемка приуныл, лямки рюкзака стали давить на плечи, сапоги показались неудобными и лишними.

– Пойдем, пойдем, – сказал папа. – Сейчас все будет…

Миновали проезжую часть и вошли в раскрытые ворота.

Артемка глянул вперед и прилип к чему-то невиданному. Вернее, он видел подобное по телевизору, но воспринимал как нарисованное, как мультик. А тут на самом деле, в жизни, стоял огромный замок с пестрыми крышами – больше всего было зеленого цвета, но его разбавляли оранжевые, красные, желтые точки-чешуйки. Сами крыши – или точнее, наверное, купола – были разные: один купол походил на огромный то ли шлем, то ли островерхий тюрбан, другие напоминали луковицы, третьи – башни; была башенка под вид маяка…