Город сдался через три дня без всякого сопрoтивления.

Линкольну действительно не надо было ничего говорить своим слушателям об успехах, они и так знали, что штат Южная Каролина, первый из всех штатов Юга, решившийся на отделение от Союза, разорен и разгромлен так, что и разрушения в Джорджии казались по сравнению с этим детской игрой. А город, откуда был сделан первый выстрел по форту Самтер, сдался на милость победителя.

Война заканчивалась, это было очевидно для всех.

Kогда Линкольн в своей речи сказал, что «будем полагаться на будущее и не будем ничего загадывать наперед…», было понятно, что и в самом деле не стоит гадать, когда придет победа, через месяц или через два – это было уже довольно безразлично, надо было думать не о войне, а о будущем. И вот как раз в размышлении о будущем Линкольн и продолжил свою речь.

Он сказал своим слушателям, что войны не хотели ни Юг, ни Север.

III

С незапамятных времен, везде и всегда, люди в своих войнах призывали себе на помощь Господа и Провидение и никогда не сомнвались в том, что Бог на их стороне. Победа всегда и неизменно приписывалась воле Божьей, а неудача и поражение принимались со смирением, как Божья Кара.

Линкольн в своей речи сделал потрясающее, удивительное отступление от этого правила.

Он думал, что Гражданская война была карой и для Юга, и для Севера, что корнем зла было рабовладение, которое просуществовало так долго только потому, что на Юге из него извлекали выгоду, а на Севере с этим мирились. И война, однажды начавшись, приобрела такую глубину и размах, которых никто не мог и ожидать:

«…Каждая сторона искала легкой победы с результатом менее фундаментальным и ошеломляющим. Обе пользовались одной и той же Библией и верили в одного и того же Бога, и каждая надеялась на Его помощь в своей борьбе…

…Молитвы каждой из сторон не были услышаны. По крайней мере они не исполнились до конца. У Всемогущего свой замысел:

«Горе миру от соблазн. Нужда бо есть приити соблазном, обаче горе человеку тому, имже соблазн приходит!»

Если предположить, что рабство в Америке является одним из тех соблазнов, который, по Божьей воле, должен был прийти, но который по окончании предназначенного времени Он теперь намерен уничтожить, и что Он насылает на Север и Юг эту страшную войну в качестве горя для тех, через кого этот соблазн пришел, то нужно ли нам усматривать в этом какой-либо отход от тех божественных атрибутов, которые, верные живому Богу, Ему приписывают?..»

И дальше Линкольн говорит, что нет нужды спрашивать, когда закончится война.

Она закончится только тогда, когда «…каждая капля крови, выбитая кнутом, будет отплачена каплей крови, пролитой мечом…», ибо это «…должно свидетельствовать, что наказания Господни праведны и справедливы…».

Президент закончил свою речь словами, которые сейчас в США неизменно повторяют в школах на уроках истории:

«…Не испытывая ни к кому злобы, с милосердием ко всем, с непоколебимой верой в добро, как Господь учит нас его видеть, приложим же все усилия, чтобы закончить начатую работу, перевязать раны нации, позаботимся о тех, на кого легло бремя битвы, об их вдовах и их сиротах, сделаем все, чтобы получить и сохранить справедливый и продолжительный мир как среди нас, так и со всеми другими странами…»

Бремя тяжкой ответственности за пролитые реки крови лежало на плечах президента и тяготило его несказанно. Он был в формальном смысле не слишком образованным человеком, но Шекспира искренне любил. Так вот, в «Гамлете» вершиной пьесы он считал не известнейший монолог принца датского «To be or not tо be…» – «Быть или не быть…», а слова, с которыми король Клавдий обращается к Богу, oсобенно первую строчку.

Есть добрая дюжина ее переводов на русский – вот несколько примеров:

«Удушлив смрад злодейства моего» (Пастернак).

«О, мерзок грех мой, к небу он смердит» (Лозинский).

«Моих деяний смрад восходит к небу» (Цветков).

Но в английском оригинале король Клавдий говорит: «O my offence is rank, it smells to heaven». Слово «rank» имеет два разных значения. Оно может означать «ранг» или, в применении к королю, даже и «сан». А может означать резкий, неприятный запах, который на русском обозначался бы словом «вонь».

Шекспира бывает нелегко понять – жил он давно, язык с тех пор изменился, и вообще автор он был лукавый и любил играть словами. Так что первая строка из монолога короля Клавдия в буквальном, дословном переводе может означать следующее:

«Мое преступление – мой сан, и смрад его идет до неба».

А может значить и то, что преступлением является сама вонь, идущая от короля, смердящего в неотмываемой грязи его грехов. И как-то исторически сложилось, что все переводчики единодушно упускают слова о сане, который и есть преступление, а говорят исключительно о смраде.

Они правы по общему смыслу великих строк Шекспира, но, по-видимому, это не то, что видел в них Линкольн. Он не был обязан своим «саном» ни убийству, ни предательству, каяться ему было не в чем – но, когда президенту доложили о женщине, пять сыновей которой были убиты на войне, он долгое время не мог спать. Как верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами США, он нес ответственность за все жизни, потерянные в этой бесконечной войне. Он хотел закончить ее как можно скорее – но настаивал не на «скорейшем мире…», а на «полной победе…». Kто знает, может быть, это он и считал своим грехом?

Теперь, когда победа была близка, Линкольн очень надеялся на лучшее будущее.

Примечания

1. Lincoln, by David H.Donald, Simon & Schuster, New York/London, 1995. Р. 565. Глубина грязи на улицах Вашингтона оценивалась в 10 дюймов, то есть побольше 25 сантиметров.

2. Импичмент (англ. impeachment – обвинение, от лат. impedivi – «воспрепятствовал, пресек») – процедура отстранения от должности высокопоставленного государственного чиновника, вплоть до главы государства, судом парламента по тяжкому уголовному обвинению.

I

Военное министерство США в теории отвечало только за сухопутную армию, но даже если в силу каких-то обстоятельств ему требовались морские суда, оно не обращалось в министерство флота, а старалось обходиться собственными средствами.

Причин на то было множество, начиная с обычного соперничества между различными департаментами государственной службы и до понятного желания не путать иерархические цепочки командования. Скажем, во время кампании Гранта на Миссисипи военное министерство настояло на том, чтобы канонерки подчинялись Гранту, то есть армии, а не флоту.

Правила этого держались настолько твердо, что и для морских перевозок постарались обойтись без помощи моряков – несмотря на то что cреди 600 с лишним судов, находившихся в ведении BMC, имелись не только грозные броненосцы, но и всякого рода транспортные суда.