Ну, что сказать? Джефферсон Дэвис, в общем, все прекрасно понимал. Ситуация была безнадежной, и, надо полагать, он это понимал и сам. Однако долг есть долг, и президент КША, давший клятву быть верным знамени Конфедерации, собирался выполнить свой долг, несмотря ни на что. Oн вряд ли мог послужить образцом государственной мудрости.

Hо несокрушимости его духа позавидовал бы любой диктатор.

Примечания

1. Френсиса Блэйра легко спутать с его младшим сыном, генералом в армии Шермана. Френсис Блэйр-младший был полным тезкой своего отца.

2. «Grant was on a big drunk» – Grant, a Biography, by William S.McFeely, W.W.Norton & Company, New York – London, 1981. Р. 199. Грант действительно время от времени серьезно напивался, но в те времена это рассматривалось как довольно простительная слабость.

3. Линкольн действительно пытался сделать такой запрос конгрессу, причем рассматривал он это как «меру экономии» – война поглощала невероятные суммы, и ее хотелось закончить как можно раньше. Но предложение президента было единодушно отвергнуто кабинетом, и он его снял. В конгресс на рассмотрение оно так и не попало.

4. Карл I (англ. Charles I of England) – король Англии, Шотландии и Ирландии. Из династии Стюартов. Его политика вызвала восстания в Шотландии и Ирландии и Английскую революцию. В ходе гражданских войн с парламентом Карл I потерпел поражение, был предан суду и казнен.

I

День 4 марта 1865 года в Вашингтоне оказался дождливым, а поскольку дождь шел уже который день, а улицы столицы США далеко не везде были замощены, то грязной глины во многих местах было буквально по колено[1].

В городе было полно людей, приехавших издалека, все отели были набиты до отказа – вплоть до того, что в бильярдных ставили временные раскладные койки. Церемония инаугурации новой администрации президента Линкольна и вице-президента Эндрю Джонсона должна была начаться в полдень, но, поскольку народ начал собираться еще с десяти, все изрядно промокли. Хуже всего пришлось дамам – женская одежда того времени мало подходила к прогулкам по глубокой грязи и под дождем.

Первым приносить присягу должен был вице-президент. Он, собственно, не хотел приезжать и очень надеялся, что все можно будет организовать заочно. Эндрю Джонсон был занят в Теннесси установлением нового правительствa штата, лояльного Союзу, но Линкольн настоял на его прибытии.

Наверное, президент пожалел об этом, потому что Джонсон, поклявшись в верности Конституции, дальше понес нечто совершенно невообразимое.

Он бесконечно долго превозносил свое плебейское происхождение и объяснял всем присутствующим – и членам кабинета, и членам Верховного суда, и конгрессменам, и сенаторам, и даже иностранным дипломатам – что все они, «…со всеми их пышными перьями и позолотой…», всего лишь «…твари, созданные народом…» – «they were but creatures of the people».

Как выяснилось впоследствии, Джонсон приехал в Вашингтон, толком не оправившись после болезни, ехал он долго и утомительно, очень устал и решил перед выступлением «…хватить немного виски для успокоения нервов…».

В общем, вышло нехорошо.

Линкольн сидел с отрешенным лицом. Мужественный человек, он выслушал речь своего вице-президента до конца – и только потом подозвал к себе распорядителя церемонии и велел ему увести Эндрю Джонсона куда-нибудь подальше от толпы.

Дальше должен был говорить сам президент. При его появлении на воздвигнутой перед восточным фасадом Капитолия платформе в публике началось подлинное воодушевление – его приветствовали громкими криками и аплодисментами. Даже облака как бы немного разошлись – по крайней мере, так записал в своих мемуарах Сэлмон Чейз. Он присутствовал на церемонии, и не как бывший член кабинета Линкольна, а в качестве главы Верховного суда.

Чейз попал на этот пост в декабре 1864 года, по рекомендации президента.

Они не любили друг друга. По меньшей мере дважды Чейз пытался, что называется, отодвинуть Линкольна в тень, и в итоге тот устроил так, что Чейзу пришлось подать в отставку, но чувства мало что весят при принятии политических решений.

Линкольн предвидел, что его решения об отмене рабства вызовут впоследствии бесконечные споры, которые в конечном счете будет решать Верховный суд. И он хотел сделать так, чтобы судьи по возможности были сторонниками аболиционистов. Сэлмон Чейз был человек, Линкольну неприятный, но в отношении его к вопросу о рабстве Линкольн не сомневался, Чейз был одним из республиканцев-радикалов.

Значит, он будет судить правильно, так, как президенту хотелось бы.

Конечно, в своем роде это была рискованная ставка – судьи Верховного суда независимы и точно так же, как и сам президент, не могут быть смещены иначе как по решению конгресса об импичменте[2]. Так что Чейз в дальнейшем мог повести себя совсем не так, как Линкольн надеялся. Однако президент все-таки полагал, что его расчеты верны, и Сэлмон Чейз в качестве главы Верховного суда окажется надежным сторонником эмансипации. А пока Линкольну следовало оставить заботы о будущем и перейти к настоящему – его уже ждали.

Он поднялся на возвышение и обратился к публике с речью.

II

По сей день она осталась как одна из самых коротких из всех, которые президенты США произносили, принимая присягу – в ней всего 703 слова. Линкольн начал с того, что обратился к своим слушателям не как к «гражданам», а как к «соотечественникам» и сказал, что сейчас, в отличие от его первой инаугурации, ему нет нужды говорить много:

«…Во время моего второго появления для принесения президентской присяги существует меньше оснований для длинной речи, чем в первый раз. Тогда довольно детальное изложение будущего курса казалось уместным и подходящим. A теперь, когда прошло четыре года, во время которых публичные декларации провозглашались постоянно на каждом этапе и при каждой фазе большого противостояния, которое до сих пор поглощает внимание и ресурсы всей нации, мало есть нового, что было бы достойно разговора…»

И сразу после этого добавил следующее:

«…Достижения наших вооруженных сил, от которых главным образом зависит все остальное, хорошо известны как общественности, так и мне; эти достижения, хотелось бы верить, удовлетворяют и обнадеживают всех…»

В английском есть понятие – «power of understatement», которое не так-то легко перевести на русский. «Сила недоговоренности»? «Мощь недосказанного»? «Мимоходом о важном»?

Так вот, 4 марта 1865 года Линкольн использовал эту скрытую мощь недоговоренности во всю ее силу, потому что успехи вооруженных сил, которых он коснулся так, мимоходом, были огромны.

Армия Шермана не осталась в Саванне, а двинулась дальше, в Южную Каролину. Командование южан считало это невозможным, на пути наступающих были болота и непроходимые поймы рек – но к началу 1865 года военные инженеры северян уже многому научились, и у них под рукой оказалось сколько угодно рабочей силы. Вести об «…отце Аврааме, пришедшем нас освободить…» дошли и до негров «глубокого Юга» – у саперных командиров Шермана не было отбоя в добровольцах, желавших им помочь. Через болота были уложены гати, которые выдерживали даже вес пушек – и в итоге федеральные войска уже 15 февраля 1865 года подошли вплотную к Чарльстону.