стали три, как гордо назвал их мальчишка, «образца», имевшие совершенно несуразный вид и напоминавшие анхур лишь длиной плеч. К слову сказать, натянуть на рога тетиву тщедушные лапки так и не сумели, что не помешало непризнанному гению похвастаться перед Шарой. В иное время за кражу бесценного тиса не миновать бы мальцу хороших подзатыльников, однако сейчас Ташкулуд, буркнув что-то вроде «охламон!», в мгновение ока согнул тугие заготовки одну за другой и накинул тетиву. Увы! Количество плохо дружит с качеством: «образцы», изготовленные мальчишкой-подмастерьем, отличались от детища самого Ташкулуда ровно настолько же, насколько туманногорская копия — от настоящего анхура. Неугомонный уроженец Бархут-Нурта Хаграр в таких случаях, помнится, говаривал: «и рядом ни разу не лежало»… южане вообще народ меткий. И все же дальнобойностью «образцы» существенно превосходили губур, что радовало. Можно будет раздать их самым метким из охотников: возможно, что простодушные звероловы окажутся не столь склонны к критике, как стрелок Третьей Нурненской.

Путь распространения слухов, как всегда, неизвестен, но вскоре об «оружии возмездия» говорил весь клан. Харуфа Ташкулуда и «анхур-ману из Мордора» только что на руках не носили, а воодушевление царило такое, что, казалось, этот мирный народ готов хоть сейчас выступить в поход против Кхуру и его тварей. Говорить с кланом пришлось Рагхулуну, поскольку все вопросы защиты и нападения решает все-таки вождь. Хар-ману Шадрух представляла власть светскую, но в дела сына не вмешивалась: мать рода не объявляет ни войн, ни перемирий — это неженское дело и так заведено от начала времен. Вместе с Рраугнур-иргитом, шаманом клана, они могли бы помешать вождю в его планах, но Шадрух идею скорее одобряла, нежели находила неудачной. Мысли же слепого шамана оставались тайной: скорее всего, этот ярый противник насилия даже сейчас полагал, что цель не оправдывает средств, но отчего-то предпочел промолчать.

Ловушку для урук-тха’ай изготовили лучшие знатоки горного дела. Потолок одного из гротов возле Южных Врат в дюжине мест рассверлили на глубину локтя, и в каждое из полученных отверстий заложили тряпичные мешочки со знаменитым «бешеным порошком» кхазад. Пропитанные смолой фитили соединили под потолком в подобие кольца, запальный конец вывели вниз и покамест закрепили на одной из стен. Шара посетовала было на отсутствие таингура, но ее быстро успокоили, объяснив, что пользы от летучей жидкости все равно бы не стало: за время ожидания она попросту испарится. Скрежетали точильные камни, позванивали колечки трофейных кольчуг, царила напряженная угрожающая суета — впервые за долгое время клан готовился к настоящей войне. Иххаш, дочь хар-ману, не до конца веря в обещания Ташкулуда, изобретала особый яд для наконечников стрел: похоже, из оброненного Шарой пузырька из-под гохара ушлая туманногорская дева сумела извлечь некоторую пользу. Находившийся под ее присмотром раненый Ругбар, краем уха услышав о приготовлениях, даром что безногий, немедленно начал рваться в бой. Утихомирить его стоило немалого труда. Его тезка, тот самый юный творец «губуров нового поколения», таскался за вождем не хуже хвоста, требуя, чтобы его также взяли с собой. Крики, брань и подзатыльники на мальца не действовали, и лишь только замечание мастера Ташкулуда на тему: «а кто ж тогда анхуры делать будет?» смогло привести парня в чувство. Самолюбие Ругбара-младшего тем самым удовлетворилось в полной мере, и юный умелец отвязался, наконец, от вождя.

Странно и тревожно чувствовала себя в эти дни Шара. При взгляде на оживленные приготовления он даже испытывала что-то вроде тихой гордости, ей льстили почтительные взгляды соплеменников и внимание вождя, но все же где-то на самом дне колодца, именуемого душой, плескалась горечь и непонятная грусть, слово бы лучница что-то сделала не так. Выдержав пару дней подобного мучения, девушка решительно направилась на поклон к Рраугнур-иргиту.

Старый шаман сидел возле очага и грел над низким пламенем узловатые свои ладони. Опущенные веки скрывали белые слепые глаза, придавая иссохшему лицу выражение непривычной беспомощности. Он так и не поднял головы, даже когда Шара, приблизившись, опустилась возле его скрытых длинным одеянием ног, хотя обострившийся за века слепоты слух шамана ранее с легкостью узнавал лучницу по шелесту шагов. Тишина причиняла почти физическую боль, Шара зажмурилась и несколько раз подряд яростно встряхнула головой, потому что… Потому что неожиданно ощутила, что снова падает в тошнотворную круговерть ночи горящих домов, предсмертных криков, запаха чужой крови и обугленной плоти. Сейчас картина уничтожения людской деревни казалась еще гаже, чем было на самом деле, потому что не было никакой возможности отвернуться, не смотреть… Н-наркунгур! Опять… Теряя равновесие, Шара уткнулась лбом в колено сидящего Рраугнур-иргита, и это заставило ее открыть глаза. Морок исчез. Тяжело дыша, словно после утомительного бега, лучница с силой провела ладонью по лицу и покосилась на шамана. Тот казался по-прежнему безучастным, но она была почти уверена в том, что неожиданный приступ не обошелся без его участия. Интересно: сама освободилась или отпустил, а? Впрочем, дела это не меняет… проклятье! Да что же это? Не затем ли бежала она — сначала от Тхаруга и Назгулов, потом с Кирит-Унгольской заставы, потом и вовсе дезертировала — и все для того, чтоб отныне и впредь больше никто не смог заставить ее, Шару из Кундуза, убивать? А в итоге что? Снова заигралась в войнушку, причем никто не заставлял, сама… А уж если быть до конца честной пред собой и предками — пошла на поводу у зеленокожего красавчика, так ловко поймавшего ее на признание мастерства и на «слабо»: две вещи, устоять противу которых кундузская провинциалка не смогла бы никогда. Честолюбие трудно назвать главной чертой характера иртха, вот что странно… чрезмерная гордость — да, но мучительная жажда славы…Похоже, нольдорская кровь снова валяет дурака, — лучница даже попыталась улыбнуться собственной шутке, но вышло не очень. Ну и хрен с ним… Толку сейчас выискивать причины! Важно то, что в итоге всего вышесказанного и ранее сделанного помыслы и настроения клана Халрагхахар ныне… как бы это помягче выразиться… ну, в корне противоречат всему, что известно об иртха Туманных гор.

— Если бы все было так… — вздохнул над самым ухом усталый голос, и Шара подпрыгнула от неожиданности. Она как-то не ожидала, что шаман заговорит именно сейчас.

— То, что движет ныне помыслами и сердцами, противоречит не слухам, а самой основе нашей веры — учению Мелх-хара…

Во рту у Шары стало сухо, как в Горгоротских солончаках. Так он… еще и мысли читать способен?!

— … Ибо великий уллах Севера, сильнейший из прочих уллах, когда-либо существовавших в Арте, сказал: «всякая жизнь священна, и да не причинит одно живое