Томас взял себе на поднос рагу из солонины и пудинг с вареньем и подошел к их столику.

— Не против, если я присоединюсь к вам? — спросил он.

— Это свободная страна, приятель, — безразлично ответил Сид Джеймс.

Томаса представили актерам несколько недель назад, но они, похоже, не узнали его, и прежде оживленная беседа с его появлением увяла.

— Мы уже встречались, я полагаю, — произнес он, положив в рот первый кусок.

Сид хрюкнул. Деннис Прайс отозвался:

— Разумеется, — и добавил: — Вы в данный момент работаете?

— Ну, э-э… да, — удивленно ответил Томас.

— В чем?

— Ну, я не знаю, как это на самом деле определить. Наверное, в акциях и ценных бумагах.

— „Акции и ценные бумаги“, а? — сказал Сид. — Это для меня новость. Боултинги, наверное, заваривают? Разоблачение всех тайн Сити: Иэн Кармайкл в роли невинного юного банковского клерка, Терри-Томас[92]— его коварный босс. Неплохо звучит. Выглядеть должно достаточно курьезно.

— Не совсем. Мне кажется, у нас с вами легкое недопо…

— Постойте-постойте, я же помню, что где-то вас видел. — Сид уже несколько секунд в него всматривался. — Разве не вы играли викария в „Растяжке в обе стороны“?

— Нет, глупенький, то был Уолтер Хадц, — вмешался Деннис, не успел Томас отречься от этой роли. — Но ведь это вы играли полицейского в „Стоматологе в своем кресле“?[93]

— Нет-нет-нет, — произнесла Эсма. — Там играл Стюарт Сондерс. Милашка Стюарт. Но разве не вас я видела в „Следи за кормой“?

— Прекрати — там я играл, — ответил Сид. — Думаешь, я забуду? Нет, я все понял: „Следи за той лошадью“. Вы были одним из шпионов.

— Или в „Гостинице хлопот“?

— Или „Жизнь как цирк“?

— Или в „Школе негодяев“?[94]

— Мне жаль вас разочаровывать, — Томас предупредительно поднял руку, — но все вы промахнулись. Боюсь, что я не лицедей. Когда я сказал, что занимаюсь акциями и ценными бумагами, я имел их в виду буквально. Я работаю в Сити. Я банкир.

— О.

Повисло более длительное молчание, которое наконец нарушила Эсма:

— Как это пленительно.

— Но что же в таком случае, — спросил Деннис, — прибило вас к чужим берегам? Если позволите спросить.

— Банк, который я представляю, вложил большие средства в эти студии, — ответил Томас. — Иногда меня сюда посылают, чтобы я посмотрел, как все движется. Вот я и подумал, что, если это не покажется слишком навязчивым, я понаблюдаю сегодня за какими-нибудь съемками.

Деннис и Сид переглянулись.

— М-да… Как мне ни жаль, — отважился Сид, — но боюсь, что вы тут сами себе яму вырыли, приятель. Площадка сегодня закрыта.

— Площадка закрыта?

— Только Кен, Ширли и техники. Снимают то, что вы бы назвали довольно интимной сценой.

Томас внутренне улыбнулся: его информация оказалась верна.

— Ну, я надеюсь, никто не будет возражать — это же всего несколько минут…

Но в тот раз, похоже, ему действительно не повезло. Когда несколько минут спустя он прибыл на съемочную площадку, выяснилось, что в сцене, которая должна была сниматься, Кеннет Коннор вламывается в спальню Ширли Итон, как раз когда она собирается раздеться. Зрители, как более чем ясно дал понять помощник режиссера, крайне нежелательны.

Внутренне закипая от ярости, Томас уполз в тень за софитами и принялся обдумывать следующий ход. Он слышал, как режиссер и оба исполнителя реплика за репликой проходят весь диалог, разводят мизансцены и обсуждают ракурсы; вскоре потребовали тишины в студии, раздался крик: „Мотор!“ — и камеры предположительно заработали.

Невыносимо. Томасу удалось увидеть прекрасную Ширли Итон в халате, когда он выходил из ресторана, и мысль о том, что такая красота будет разоблачаться вдали от его жадного взора, была нестерпима. От мысли этой черствый и рассудочный бизнесмен, привыкший бесстрастно управлять созданием и уничтожением огромных финансовых состояний, готов был разрыдаться. Ситуация складывалась отчаянная. Следовало что-то предпринять.

Рыская в полутьме по периметру студии, Томас наткнулся на спасение в виде стремянки, прислоненной к каким-то декорациям. Прислушавшись к голосам актеров за гипсовой панелью, Томас понял, что собираются снимать второй дубль сцены в спальне. Он поднял голову и заметил два лучика света из отверстий, просверленных рядом со стремянкой. Не удастся ли разглядеть сквозь них площадку? (Как он впоследствии выяснил, дырочки были прорезаны в живописном полотне — жутковатом семейном портрете, висевшем на стене: в прорезях иногда появлялись настороженные глаза убийцы, от которых кровь у зрителей леденела в жилах.) Стараясь не шуметь, Томас взобрался на стремянку и понял, что отверстия замечательно соответствуют расположению человеческих глаз. Как будто их специально просверлили для этой цели. Несколько секунд он привыкал к ярким софитам на площадке, а потом глянул вниз и понял, что ему открывается вид на запретную спальню.

Поначалу Томас не понял, что именно там происходит: судя по всему, сцена была выстроена вокруг Кеннета, Ширли и зеркала. Кеннет стоял спиной к Ширли, пока она раздевалась — почти полностью; он видел ее отражение в зеркале, подвешенном на шарнирах, которое всеми силами старался удерживать под углом, чтобы не смущать Ширли. Она стояла у кровати лицом к портрету, сквозь который за нею наблюдали расширившиеся глаза Томаса. Сейчас, похоже, была пауза между дублями. Кеннет беседовал с режиссером, а два юных ассистента выправляли наклон зеркала — в соответствии с инструкциями, которые орал им оператор. Наконец режиссер выкрикнул: