12 (23) января 1793 г. в Петербурге вице-канцлер граф Иван Андреевич Остерман и посланник Пруссии граф Генрих-Леопольд фон дер Гольц подписали секретную конвенцию о втором разделе Польши. Конвенция начиналась традиционно: «Во имя Пресвятой и нераздельной Троицы…» Ради Троицы Россия получала Левобережную Украину и значительную часть Белоруссии. Соответственно, Пруссия получала западную часть Польши, в том числе Данциг и Данцигский округ, а также территорию по линии Ченстохов — Рава — Солдау.

Австрия во втором разделе Польши не участвовала.

Манифест о присоединении к России новых земель был подписан 27 марта 1793 г. командующим русскими войсками в Польше генерал-аншефом М. Н. Кречетниковым. Согласно манифесту, новая русская граница начиналась от селения Друя на левом берегу Западной Двины, у стыка границ Польши, Семигалии (Курляндия) и России, и шла отсюда на реки Нарочь и Дуброву, а затем по границе Виленского воеводства на Столпеж — Несвиж — Пинск — Кунев (между Вышгородом и Новогроблей), смыкалась за Куневым с границей австрийской Галиции, и затем шла вдоль этой границы до Днестра прямо на юг и далее вдоль течения Днестра до местечка Ягорлык (в 72 км к юго-западу от города Балта).

11 (22) июля 1793 г. в Гродно был подписан русско-польский договор об отказе Речи Посполитой на вечные времена от земель, указанных манифестом от 27 марта 1793 г. От России договор подписал посол Яков фон Сиверс, а от Польши — члены сената во главе с князем Игнацием Масальским и члены правительства во главе с Людовиком Тышкевичем.

Екатерина II и русское правительство были удовлетворены вторым разделом Польши и желали лишь спокойствия и стабильности в остальной части Речи Посполитой. Разумеется, дело не в том, что Екатерина к старости стала кроткой и миролюбивой. Просто у императрицы была совсем иная цель, и малейшая нестабильность в Польше могла ей только навредить.

Ещё 4 декабря 1791 г. Екатерина сказала своему секретарю Храповицкому: «Я ломаю себе голову, чтобы подвинуть венский и берлинский дворы в дела французские… ввести их в дела, чтобы самой иметь свободные руки. У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы эти дворы были заняты, и мне не мешали».

В августе 1792 г. прусские и австрийские войска вторгаются на территорию Франции. Европа вступает в период «революционных войн». А вот в России происходят странные события. Лучшие силы армии и флота стягиваются не на запад против злодеев-якобинцев, а на юг. В 1793 г. из Балтики на Чёрное море было переведено 145 офицеров и 2000 матросов. В Херсоне и Николаеве было заложено 50 канонерских лодок и 72 гребных судна разных классов. К навигации 1793 г. в составе Черноморского флота было 19 кораблей, 6 фрегатов и 105 гребных судов. В указе о приготовлении Черноморского флота было сказано, что он «Чесменским пламенем Царьградские объять может стены».

В январе 1793 г. в Херсон прибывает новый главнокомандующий граф Александр Васильевич Суворов. Пока Екатерина сколачивала коалицию для борьбы с якобинцами и устраивала публичные истерики по поводу казни короля и королевы, на санкт-петербургском монетном дворе мастер Тимофей Иванов тайно чеканил медали, на одной стороне которых была изображена Екатерина II, а на другой — горящий Константинополь, падающий минарет с полумесяцем и сияющий в облаках крест.

Операция по захвату Проливов была намечена на начало навигации 1793 г.

Никогда, ни раньше, ни потом, Россия не будет так близка к овладению Константинополем. Вся Западная Европа была связана войной с Францией. В 1791 г. умер Г. А. Потёмкин, который в последние годы связывал руки Суворову. Теперь же Суворов и Ушаков с нетерпением ждали приказа императрицы — вперёд!

Но в Речи Посполитой мира не было и не могло быть по определению. Ах! — стенают польские историки, — какой может быть покой в стране, которую так дважды обобрали?! Ну, начнём с того, что Россия не взяла ни одного города или деревни, где этнические поляки составляли большинство. А главное, что в пору «бедствий отчизны» ни один богатый шляхтич не отказался от балов, маскарадов, псовой охоты и т. д.

Вот, к примеру, как «страдал» после двух разделов один из главных патриотов Речи Посполитой князь Карл Радзивилл в своём замке в городе Несвиже: «Кроме служивших в замке было множество женщин, даже девиц, весьма хороших фамилий, которые назывались резидентками (т. е. поживальницами), и находились или в свите сестёр и родственниц князя, или в ведении особых гувернанток. Это были одалиски (или одалыки) князя Карла Радзивилла, составлявшие его сераль, только без названия. Их выдавали замуж, с хорошим приданным, и заменяли другими. При этом всегда была одна султанша или главная любовница, maitresse en titre. Каждый Божий день, круглый год, был публичный стол человек на шестьдесят, иногда на сто, а вечером — или театральное представление, или концерт, а потом бал. Если дамы не хотели танцевать, то заставляли плясать украинских казачков, с бандурами и песнями, или танцовщиков и танцовщиц балетной группы. Князь Карл Радзивилл весьма любил пушечную пальбу, стрельбу из ружей и фейерверки, и весьма часто тревожил, по ночам, свой Несвижский гарнизон, выводя его в поле, для примерных атак и сражений, с пальбою»[92].

От большой любви к отчизне Радзивилл даже решил чеканить свою собственную монету, и действительно выпустил несколько сотен полновесных золотых монет. На них был изображён анфас король Станислав-Август и написано: «Król Poniatowski, kier z łaski Boskiej» («Король Понятовский, дурак по Божьей милости»).

Король тоже очень страдал и поэтому ещё чаще стал менять любовниц, искал утешения то у ксёндзов, то у Вольтера, то в мартинизме. Станислав писал легкомысленные стихи и вполне серьёзную монографию об истории наиболее известных в мире алмазах и других драгоценных камнях.

Увы, слишком многие паны считали, что «Польша сильна разборами», и мечтали именно на «разборе» сделать свою карьеру. Среди этих панов был генерал Дзялынский, бригадир Мадалинский, шляхтич Ельский и др. К ним примкнули довольно тёмные личности, как, например, купец Копотас. Происхождение его неизвестно, родился в Венгрии, в Варшаву прибыл в 1780 г., в 1785 г. вместе с евреем Мазингом основал крупную банкирскую контору и, наконец, в 1790 г. купил себе «шляхетство». Ну как такому шляхтичу не порадеть за отчизну? В том же 1780 г. приехал в Варшаву башмачник Ян Килинский. Как писал С. М. Соловьёв: «Молодой, ловкий, красивый, краснобай, Килинский в короткое время приобрёл большую известность у варшавских дам, сделался модным башмачником, купил два каменных дома, стал членом магистрата. Будучи самым видным человеком в цехе сапожников, многочисленнейшем из варшавских цехов, Килинский мог оказать восстанию самую деятельную помощь; ксёндз Мейер свёл его с офицерами-заговорщиками»[93].

Заговорщикам нужно было знамя, и им стал 47-летний генерал Тадеуш Костюшко (1746–1817). Он принадлежал к небогатому старинному дворянскому роду[94]. В 1769 г. он окончил Варшавскую военную школу и был отправлен во Францию «для повышения квалификации». В течение пяти лет он учился в парижской «École militaire» (нечто типа современной военной академии). В 1774 г. он вернулся на родину, но, будучи человеком бедным, не сумел сделать карьеру и в 1776 г. уехал во Францию, а оттуда в Америку, которая в то время вела войну за независимость. За боевые заслуги он в 1783 г. получил чин генерала и орден Цинцината. В 1784 г. он вернулся в Польшу. Летом 1792 г. Костюшко вступает в армию Иосифа Понятовского. 17 июня 1792 г. отряд Костюшко был разбит русским генералом Каховским у деревни Дубенки. За неимением других способных генералов Костюшко стал национальным героем уже в 1792 г.