— А маленький Варанвиль? — спросила госпожа Тремэн, которая не могла избавиться от тайной зависти: Роза решительно всегда свое получит, стоит ей только захотеть…

— О нем я мало знаю. Говорят, что он — ребенок великого Спокойствия, но это ничего не значит. Тихий Баран может оказаться не менее грозным, чем буйный.

— Как вы думаете, могут они потом встретиться? — спросила Агнес, неожиданно для себя заинтересовавшись скрытыми талантами акушерки.

— Будущее покажет, но я не удивлюсь, если такое случится.

В последующие дни Гийом расстался со своими сомнениями относительно будущей внешности дочери и все чаще устраивался у ее колыбели, чтобы полюбоваться крошечным личиком — розовым, словно цветок персика, с выбивающимся из-под тонкого батистового чепчика золотисто-красным пухом волос. Ему доставляло огромное удовольствие засунуть палец в ее крошечный кулачок, который она тотчас крепко сжимала… Скоро стало заметно, что характер у нее будет трудным, и уж если она хотела что-нибудь, то стремилась получить сполна; если спала, то даже веки не дрожали, если сосала, то была ненасытна, если ей было весело, то хохотала, если плакала, то слезы заливали все лицо, ну а уж если сердилась, то ее криками наполнялся весь дом.

— Я был точно таким же, когда был маленьким! — удовлетворенно заявил Гийом. — Будем надеяться, что ей достанется хоть немного вашего очарования, — добавил он, обращаясь к Агнес, которая с трудом находила в дочери сходство с собой или со своей матерью, в честь которой ее и назвали, пока однажды все вдруг не заметили, что у малышки будут серые глаза. С того момента Агнес позабыла о том, что больше хотела сына, и почувствовала себя совершенно счастливой. Она любила Гийома, Гийом любил ее, и они жили вместе в самом прекрасном доме на свете, любуясь чудесным пейзажем. По правде, большего от своей судьбы она и не требовала.

Тремэн тоже был счастлив в своей семье, да и дела его процветали. На его верфях в Сен-Васт построили уже вторую шхуну, которая должна была отправиться на Антильские острова. Первая встала под паруса через месяц после рождения Элизабет. Тремэн и его друг, парижский банкир Ле Культе, твердо верили в ценность привозимых из колоний товаров и уже довольно давно делали на них ставку. В Котантене Гийом не ограничился покупкой мельниц для производства бумаги и растительного масла в долине Сэры. Теперь он также владел частью зеркального производства в Турлавиле и стал убежденным сторонником использования местного угля после того, как узнал, что уголь, применявшийся на строительстве в Шербурге, привозили из английского города Ньюкасла. Он никак не мог смириться с тем, что кто-то мог работать с этими людьми. Ненависть, которую он питал к детям Альбиона, была неугасимой, так как в памяти его жили многочисленные зловещие картины. Проживи он и сто лет, в его ушах по-прежнему будут раздаваться тяжелые шаги солдат шотландской армии на козьей тропе в Фулонской бухте, перед глазами будут стоять усеянные телами Авраамовы равнины, од всегда будет помнить трагические рассказы Адама Тавернье и не сможет забыть о страданиях, причиненных Индии жадностью англичан. Однако с традиционным врагом и парижские салоны, и законодатели мод поддерживали хорошие отношения. Разгром у островов Ле-Сент, треск разламывающихся кораблей и стоны умирающих под падающими мачтами, — вся эта драма, вызвавшая «всеобщую печаль» и одевшая в траур столько прекрасных дам и элегантных сеньоров, отступила на второй план перед привлекательностью пошитых в Лондоне нарядов. Стали носить жилеты, короткие мужские штаны, а низкие сапожки с желтыми отворотами появились даже в гостиных, что, с одной стороны, устраивало Гийома, а с другой — огорчало, ведь, чтобы не выглядеть слишком старомодным, и ему пришлось подчиниться более практичной моде и даже признать, что так ему нравится больше. Но он по-прежнему оставался верен своему парижскому закройщику и не видел причины искать другого, по ту сторону Ла-Манша. Если он несколько раз и не воспользовался его услугами, то лишь потому, что в Валони появился новый портной, сумевший одеть своего клиента в соответствии с его вкусом.

Теперь он редко бывал в Париже, где английских путешественников стало значительно больше, и их принимали, с ними носились и всюду приглашали так, будто прошедшие века, да и век нынешний, по их вине не истекали кровью. Стоило Тремэну повстречаться лишь с одним из них, как его начинало трясти как в лихорадке, поэтому он по мере возможности избегал столицу. Он ездил туда лишь за покупками, переговорить о делах со своим банкиром или зайти в Королевское сельскохозяйственное общество, которое после проведенной Пармантье, Тиле и Брусоне реорганизации активно насаждало новые культуры: турнепс (предназначенную на корм скоту репу, завезенную из Англии, но весьма выгодную), кукурузу, привезенную из молодых Соединенных Штатов послом Томасом Джефферсоном, сорго из Африки и, наконец, картофель, который с каждым годом отвоевывал все больше полей.

Тремэн тоже посадил его у себя, впрочем, на этом поприще его опередила молодая госпожа де Варанвиль, которая активно и с приводящим в замешательство умением занималась угодьями своего мужа и даже расширила владения, купив землю недалеко от моря. Вместе с Гийомом они сожалели о том, что Северный Котантен был еще слишком беден по сравнению с Южным, где на жирных пастбищах вокруг Карантана и Изини паслись стада молочных коров, в изобилии дававших масло и сливки. Центральная его часть, с ее болотами, лесами и песчаными равнинами, служила своего рода границей между двумя районами, но и в Варанвиле, и На Семи Ветрах вскоре поняли, что земля может подарить прекрасные овощи и даже достаточное количество трав, благодаря которым Тремэн начал разводить лошадей. Скорее ради собственного удовольствия, чем на продажу…

Но этого было мало в представлении человека, решившего утвердиться на полуострове, продвигаясь как можно дальше. Гийом заинтересовался Гранвилем, располагавшим флотом рыболовных судов для ловли трески, который вырос настолько, что мог соперничать с Сен-Мало.

Подобная мысль пришла ему в голову, когда он побывал там во время беременности Агнес. Путешествие это было скорее возвращением к истокам. Его отец, доктор Тремэн, родился в Монсюрване, небольшой деревушке, раскинувшейся на краю знаменитой песчаной равнины под названием Десэ, о которой и поныне местные жители без устали пересказывали друг другу страшные легенды. Гийом надеялся купить хотя бы отчий дом, но обнаружил лишь обвалившиеся стены, заросшие ежевикой, крапивой и мелиссой. Ничего не осталось и от его семьи, но его это не удивило, поскольку Гийом-старший был в семье единственным сыном.

Разочарованный, недовольный и немного угнетенный мрачным светом осеннего дня, освещавшего пустынные пространства вокруг притаившейся деревни, Гийом решил отказаться от мысли заново отстроить дом. Для чего? Чтобы поселить там арендатора, который стал бы пасти стадо овец, каких немало бродило по ландам вокруг печально известных пастухов? Отец его бросил деревню, пришел к морю и обосновался далеко за океаном. Мысль о том, чтобы вновь поселить его душу посреди кучи камней, вряд ли доставила бы ему радость…

Но Гийому не хотелось возвращаться в дом На Семи Ветрах, где Агнес боролась с приступами тошноты и заставляла его мыться каждый раз, когда он выходил из конюшни, так как запах лошади был ей невыносим. Вместо того чтобы возвращаться к северу, он повернул на юг и, проехав Кутанс, попал в Гранвиль — именно здесь они с матерью высадились тогда по пути из Сен-Мало. Выгодное расположение порта ему расхваливал Бугенвиль. В это время года мореплаватель и его прекрасная супруга наверняка жили в Париже. Поэтому Гийом не поехал в Ановиль, где находилось их имение Ла Бекетьер, а вместо этого решил познакомиться с их другом, капером, чьи корабли наводили ужас на весь Ла-Манш. Самым известным из них был «Америкен», тридцатишестипушечный фрегат под командованием капитана де Ла Кокардьера, который завоевал неувядаемую славу, захватив в ходе одной только кампании тысяча семьсот семьдесят девятого года одиннадцать английских судов, принесших судовладельцу миллионный доход. С тех пор господин Бретель де Вомартен по-прежнему снаряжал каперные суда вместе со своими компаньонами, Эрнуфом и Лаусэ, но, кроме этого, интересовался ловлей трески у Новой Земли, куда из Гранвиля ежегодно отправлялось до сотни судов.