За этим самолюбованием полицейского чиновника, представившего себя народным трибуном, просматривается принципиальный конфликт интересов между двумя ведомствами: обер-полицмейстер был в Варшаве главной инстанцией, обязанной принимать превентивные меры по борьбе с эпидемиями и следить за их выполнением. Так, во время большой холерной истерии 1908 года ситуация в Праге стала предметом донесений и наблюдений. Не случайно обер-полицмейстер в гораздо большей степени, чем магистрат, учитывал общегородские взаимосвязи. В то время как магистрат осуществлял планирование градостроительства и благоустройства всегда в виде социально-пространственной сегрегации и, например, расширение электрической трамвайной сети в представительной южной части центра Варшавы на левом берегу считал делом более важным, чем канализация в Праге, начальник всей варшавской полиции и работавшие в его ведомстве специалисты по санитарии и гигиене не могли не думать о высокой инфекционной опасности холерных вибрионов, которые в своем перемещении не останавливались на границах между районами города467. В некоторых случаях – например, при борьбе с эпидемиями – именно обер-полицмейстер мыслил в общегородском масштабе и, таким образом, – вольно или невольно – становился сильным союзником дела модернизации Варшавы.

Такой профиль «двоевластия» магистрата и полицейского ведомства одновременно показывает, насколько сильно обе инстанции влияли на развитие города и контролировали его. Управление Варшавой находилось в руках этих двух учреждений царской администрации, и они играли огромную роль в преобразовании городской среды. Их представителям приходилось согласовывать свою миссию по осуществлению имперской власти с управленческими мерами, продиктованными местным контекстом. Однако магистрат и полиция действовали отнюдь не в условиях вакуума власти – наоборот, им приходилось бороться за свои позиции в иерархической системе принятия решений, которую представляла собой царская бюрократия. Нередко те проблемы, какими занималась городская администрация в Варшаве, решались не в полицейском управлении и не в ратуше на Театральной площади: последнее слово оставляли за собой генерал-губернатор, располагавшийся в варшавском Королевском дворце, и далекие петербургские министерства – могущественные инстанции, которые любили принимать решения и регулярно вмешивались в дела городской администрации.

Генерал-губернатор – сильнейший из акторов в городе на Висле – был непосредственно вовлечен в местные, городские повседневные проблемы. Он тоже вынужден был реагировать на те вопросы, которые регулярно ставились на повестку дня быстрыми переменами, происходившими в Варшаве. Именно к генерал-губернатору прежде всего должен был обращаться магистрат, когда речь шла о решениях, касавшихся финансов, инфраструктуры, а также культурной жизни города. Нельзя было ни расширить улицу, ни заменить опору моста, ни проложить канализационную трубу, ни начать торги на ярмарке, ни открыть кинотеатр без согласия варшавского генерал-губернатора. Поэтому в многочисленных комиссиях, которые занимались горящими вопросами городской административной практики, регулярно председательствовал специальный представитель генерал-губернатора468. К тому же мы видим, что во многих конфликтах, возникавших по причине «двоевластия», все стороны обращались к генерал-губернатору как к примирительной инстанции. Хотел он или нет, а городские дела составляли значительную часть переписки его самого и его канцелярии. В Варшаве, таким образом, скорее имел место триумвират, нежели «двоевластие».

В целом мы можем констатировать, что повседневные вопросы управления городом решались между ведомствами генерал-губернатора и президента почти бесконфликтно. Стандартные положительные резолюции генерал-губернатора на заявках магистрата исчисляются тысячами. Тем не менее можно обнаружить существенные различия в подходе к управлению Варшавой между городскими президентами с одной стороны и генерал-губернаторами – с другой. В выборе того или иного варианта действий и в ценностных мерках у них были принципиально разные приоритеты. Так, генерал-губернаторов трудно было заинтересовать долгосрочными проектами в области градостроительного планирования или далекоидущими инфраструктурными мероприятиями. Интервенционистский способ управления государством был им чужд. Поэтому существовал целый ряд проблемных областей – таких, как вопросы расширения города и жилищного строительства, – в которых президент города не мог добиться от генерал-губернатора активной и заинтересованной позиции469.

Усиливалось это различие тем, что чиновники магистрата и генерал-губернатор по-разному представляли, что такое городское пространство и каковы его функции и задачи. Генерал-губернаторы руководствовались пониманием пространства как сферы репрезентации власти, что было прямо противоположно лейтмотиву модерного, технизированного городского пространства, характерному для президента города. Не только среди тех генерал-губернаторов, которые, как Иосиф Гурко, отличались явно выраженной полонофобией, господствовала трактовка варшавского городского пространства как площадки для репрезентации российского господства. Предшественники и преемники Гурко, менее враждебно относившиеся к полякам, все равно в первую очередь думали о визуализации российского господства на западной периферии империи. Городское общественное пространство, соответственно, было прежде всего местом проведения военных парадов и других ритуалов власти, местом для символических репрезентаций русской гегемонии, таких как присвоение названий улицам, возведение памятников и предпочтение архитектурных стилей, как-либо связанных с «империей» (ампир) или кем-то из царей, или таких как военные укрепления и иные демонстрации военной силы470.

Кроме того, поскольку православная религия в Варшаве воспринималась как нечто в значительной степени совпадающее с царской властью, православные церкви также могли взять на себя роль репрезентации империи. Их связь с ней подчеркивалась выбором архитектурного стиля рюсс. Уже построенная в варшавской Праге церковь Марии Магдалины была украшена фасадными элементами в таком неорусском стиле, т. е. воплощала эту новую эклектику якобы истинно русского происхождения. Безусловно, самым известным примером попытки перекроить варшавскую топографию с помощью зрительных символов русской гегемонии был монументальный собор Святого Александра Невского в центре города. Проект его строительства на Саксонской площади находился под непосредственным покровительством генерал-губернаторов, которые энергично выступали за его реализацию и, следовательно, за хотя бы частичную русификацию пространства.

Кроме того, военные нужды часто играли важную роль в установлении границ, с помощью которых генерал-губернатор препятствовал росту Варшавы. Та стратегия, где Варшаве отводилась роль важного оборонительного пункта по отношению к Пруссии и Германской империи, вследствие чего с 1890‐х годов кольцо фортификационных сооружений вокруг города стало еще мощнее, была разработана в Военном министерстве в Петербурге. В рамках этой системы генерал-губернатор как главнокомандующий войсками Варшавского военного округа был лишь исполнителем военной стратегии, определяемой в столице. Для него не было тайной, что кольцо укреплений до 1911 года блокировало пространственное расширение Варшавы и косвенно приводило к ряду серьезных негативных последствий, таких как перенаселенность, связанные с ней санитарно-гигиенические проблемы и, соответственно, повышенная опасность эпидемий. Тем не менее все запросы городского президента на разрешение использовать, хотя бы частично, пустующие земли вблизи фортов генерал-губернатор – по своей воле или вынужденно – отклонял471.