Но, если мы на такой характеристике влияния центральных властей на местные дела и остановимся, картина не будет полной. Можно назвать целый ряд мероприятий, инициированных из Петербурга, которые были положительно оценены польскими жителями. Важным примером в этом ряду является открытие Политехнического института. С инициативой создания такого высшего учебного заведения выступило Техническое отделение Варшавского общества для содействия русской промышленности и торговле, нашедшее влиятельного союзника в лице генерал-губернатора Имеретинского. Но реальное создание института входило в компетенцию петербургского правительства. После того как Николай II одобрил проект, Комитет министров в феврале 1898 года принял постановление о создании учебного заведения, и уже в сентябре того же года институт принял первых студентов478.

Политехнический институт был вторым высшим учебным заведением в Царстве Польском и в последующие годы сыграл важную роль в подготовке деятелей модернизации и формировании местной технической элиты. Здесь была воспитана когорта инженеров и специалистов, которым суждено было сыграть центральную роль в реализации модернизационных проектов как в Российской империи, так и во Второй Польской республике межвоенного периода. Открытие института было с восторгом воспринято польским обществом479, которое придавало ему огромное значение. Это проявилось, например, в том, что на первых порах неравнодушные граждане предоставили для занятий студентов временные помещения на престижной Маршалковской улице (в доме 81). Строительство крупного комплекса зданий для института, спроектированного знаменитым варшавским архитектором Стефаном Шиллером в неоренессансном стиле, продвигалось стремительно. Внушительный, созданный также Шиллером, Большой актовый зал был стилистической смесью королевского замка, напоминающего краковский Вавель, и головокружительно высокого церковного нефа, символизирующего статус Политехнического института как храма науки. Так языком архитектурных форм были выражены те большие ожидания, которые значительная часть польского общества связывала с этим учреждением480.

Однако у петербургских властей взгляд на варшавский институт был совсем другой. Открывая его, они думали в первую очередь не о содействии развитию именно этого региона: подобные институты в то время создавались по всей империи. Значительные государственные капиталовложения в данной сфере были обусловлены пониманием того, что техническое образование, предлагавшееся до тех пор в рамках элитных дворянских учебных заведений, не могло удовлетворить потребность в квалифицированных кадрах, которая постоянно росла в быстро индустриализирующейся стране. Таким образом, Варшавский политехнический институт стал одним из элементов крупномасштабного общеимперского проекта по созданию в Российской империи собственной когорты специалистов-техников. Тот факт, что в числе его студентов оказалось большое число местных поляков, не столько отвечал поставленной цели, сколько был «издержкой», с которой петербургские власти смирились.

Это, в свою очередь, полностью противоречило взгляду царских чиновников, несших службу в Варшаве. Генерал-губернатор писал, что продолжающийся многие годы, в том числе из‐за отсутствия образовательных учреждений, отток польской интеллигенции за границу – серьезная проблема для вверенного ему региона. Он подчеркнул важность института и для «внутреннего воздействия на сознание, на душу» местной молодежи: отрицательное отношение молодых поляков к царской власти возникает или усиливается во время обучения за рубежом либо в подпольных учебных заведениях. Этому можно противодействовать только с помощью легального высшего учебного заведения в Привислинском крае, писал генерал-губернатор481.

Петербургские инстанции действовали в рамках имперской логики, примером чему может служить эпизод с мостом через Вислу, который был построен после 1900 года и назван в честь Николая II482. Этот инфраструктурный проект имел огромное значение для Варшавы, потому что «третий мост», как его назвали в прессе тех лет, открывал напротив нового района сити новую транспортную артерию для пассажирских и грузовых перевозок между западным и восточным берегами, т. е. в том числе между западными и восточным железнодорожными вокзалами. Кроме того, в ходе обширных строительных работ произошла трансформация района Повисле, расположенного в долине Вислы, и открылась возможность освоения пустоши Саска Кемпа на восточном берегу реки. А благодаря этому возникала и перспектива значительного расширения города, которое обещало снизить давление населения в перегруженных центральных районах483.

Строительство моста, затянувшееся на срок от 1904 по 1914 год, стало возможным только благодаря выделению Санкт-Петербургом крупного кредита, в котором значительная сумма была зарезервирована именно для этого проекта484. Однако официальное разрешение петербургских министерств на постройку моста было обусловлено не стремлением стимулировать региональное развитие, а экономическими и, прежде всего, военно-стратегическими соображениями общеимперского масштаба. Здесь мы можем в концентрированном виде наблюдать ту разницу углов зрения, которая во время многочисленных дискуссий по поводу модернизационных проектов становилась источником недоразумений и конфликтов. В локальной перспективе мост представлял собой инфраструктурный проект, связь между западным и восточным берегами Вислы. В имперской же – был прежде всего приспособлением, облегчающим передвижение войск и тем самым способствующим защите западной границы Российской империи. В отношении моста через Вислу сферы интересов имперской и местной направленности соприкасались. Однако достаточно часто – например, в случаях с фортификационными сооружениями, окружавшими Варшаву, с постоями войск или с замедленным строительством железных дорог – эти логики оказывались взаимоисключающими, и тогда местная политика развития наталкивалась на непреодолимое препятствие.

В принципе, превращение Варшавы в современный мегаполис происходило не в стороне от этих структур и акторов, а в том пространстве возможностей, которое они создавали. Империя – в лице тех, кто принимал в ней решения, – задавала условия, рамки, в которых могла происходить эта трансформация. Конфликтный контекст городского развития, созданный имперскими административными структурами, конечно, не был спецификой Варшавы. На примере Москвы тоже можно показать острые конфликты, происходившие между выборным органом муниципального самоуправления и исполнительной властью, между государственными чиновниками в городе и петербургскими министрами. Однако в Варшаве сложилась особая ситуация: в отсутствие городского самоуправления все компетенции принятия решений находились в руках государственных чиновников, которые были в городе чужаками. Ведь даже самый преданный Варшаве президент все равно был назначенным, т. е. не избранным, был бюрократом, прибывшим извне и отчитывающимся только перед своим начальником – петербургским министром внутренних дел. Монополия на власть, неизменно остающаяся в руках чужеземной бюрократии, закрепила у местного польского общества ощущение, что российские властители намеренно отсекают его от благ современной европейской жизни. Но даже назначенная из столицы администрация не могла действовать в полном отрыве от местного населения. Она была вынуждена общаться с ним и – отчасти – была способна даже сама искать диалога и вести его.