и хотелось больше, чем поцелуя, хотелось больше… Я пробралась под рубашку руками, кожа, как шелк, мягкая, так приятно, что хочется вонзить ногти… когти… скогтить, как мышку… Алая капля, тоже сладкая… Его стон, как музыка.

— Моя. Идем. — Он поет. Поет во мне. Я пойду, чтобы было больше поцелуев, чтобы было больше…

Лестница на пути, а я иди не могу, таю. Но он возьмет меня на руки. Он возьмет меня…

— Ливиу, балда, ты забыла свои… Что здесь происходит? — спросил один строгий голос, не красивый. Что-то упало из его рук, яркое. Туфли.

А другой некрасивый голос ему вторил.

— Я бы тоже хотел это знать.

По стенам и потолку побежали зеленые змейки и волосы у папы (папа!) встали торчком. Другой синим заискрил (я люблю синий!) и стал, как чудовище, не страшное, я тоже так могу, кажется. И змейки. И чудовище. Показать?

— Не сейчас, солнышко, потом.

Я потянулась за рукой, как кошка. Кошки умеют ждать. Нужно найти кошку и сказать… Что-то важное. Я не помню.

— Пойдем со мной, — попросила я свою радость, я не кошка, мне сложно ждать.

— Митика, — это папа, — ты в порядке?

— Да, мне хорошо.

— Вы не видите, что нет? — рассердилось чудовище.

— Успокойтесь, Холин, пока вы мне полдома не разнесли.

— Сами успокойтесь, — буркнуло чудовище и перестало быть чудовищем, но все равно держало в руке синий огонь.

— Эфарель. Объяснитесь. — Папа такой строгий. Хихик.

— Я просто хотел проверить, все ли в порядке с моей невестой, советник, — голос-музыка.

— И как… долго вы собирались это проверять?

— Мы взрослые люди, мы обручены. Вы сами подписали договор. Она приняла мою силу и мою кровь. Нет ничего противоестественного и аморального в нашей близости. Сами спросите у вашей дочери.

— Мика, — это папа, — ты хочешь этого?

— Да, хочу, — отвечаю я и прижимаюсь к своей радости и тяну его к лестнице, — идем.

— Холин, все в порядке.

— Не все, она под приворотом.

— Она ведьма, магический приворот на нее не действует.

— Магический не действует, а предметный, на голос или на крови, еще как, — ухмыльнулся некромант и бросил в меня тьмой. Захотелось спать, но я слышала, как моя радость взял меня на руки, нес и положил на диван. Я не хотела его отпускать, а он гладил меня по волосам.

— Эфарель, — советник успокоился, зеленые молнии больше не змеились по стенам, и дом успокаивался тоже, дом чувствовал себя виноватым, что недоглядел за младшей. — Эфарель, вам сейчас лучше уйти. Зайдете через пару дней, когда мы все… остынем, тогда и поговорим. О договоре. И о методах.

— Как скажете, советник. Доброй ночи, солнышко. — Поцеловал. — Я приду. Скоро.

— Что вы с ней сделали? — папа сел в кресло рядом, взял мою руку.

— Вам не понравится, — некромант улыбался. Я помню, как он улыбается, и знаю, когда. Сейчас — точно улыбался. — Считайте, просто усыпил.

— Мне в последнее время много чего не нравится, магистр Холин, особенно, связанное с вами. — Папа хмурился и лоб тер. Веки покраснели, травмированный глаз немного опух.

— Тоже хотите поговорить о методах? Через пару дней?

— Зачем же откладывать? Вы танцевали, вышли вместе, вместе уехали.

— Она много с кем танцевала. С мной в том числе. Закружилась голова, я помог выйти. Стало хуже. Отвез домой.

— Почему вы?

— Она моя ученица. Моя зона ответственности. Простите, что сразу вам не сообщил. С парнями проще. Уехал к себе, заметил, что оставила обувь, вернулся. Дальше вы знаете.

— Могли бы потом передать.

— Мог бы, кто ж спорит. Однако, как вышло.

— Заберите ваш артефакт. Уже слухи пошли. Ученичества будет вполне достаточно.

— Считаю, что нет. Пусть я не слишком близок к семье, но фамилия никуда не делась. Может и как пугало поработать.

— Или как сигнальный флажок, — вздохнул папа. — Холин, не втягивайте ее в ваши… семейные дела. Ничем хорошим это не закончится. Особенно для нее.

— Моя зона ответственности, советник.

— Не только ваша.

— Оставим здесь или наверх отнести? — поинтересовался некромант.

— Отнесите. Только, Холин, она все же де… ваша ученица, а не мешок с морковкой, — хмыкнул папа.

Сильные руки подхватили. Я помню эти руки, они уже держали меня, меня и мое сердце.

Какой странный и приятный сон. Мне уже надо дневник завести, как по практике, и туда свои странные сны фиксировать. А потом в далеком будущем целители-мозгоправы будут по ним студентов обучать и приводить в качестве примеров, как от разнополюсных магических даров у людей крышу уносит. Я потянулась и открыла глаза. У туалетного столика сидел па и с интересом листал “Метаморфозы”

Бал, Холин, УМН, эльф!

Сердце рухнуло в пятки. Или забежало? Я же лежу.

— Лукреция всегда славилась умением выбирать подарки. Не всегда полезные и своевременные, но однозначно — ценные. Это, — папа качнул книгой, — к тебе ни к чему. Пока. Тебе стоит поговорить с Альвине. У вас какие-то нездоровые отношения. То ты от него через заднюю дверь и в окно бегаешь, то тебя клещами от него не отдерешь.

— Какими клещами? — спросила я, холодея от страха за планшет с документами.

— Холен… тьфу, зараза… калеными.

Папа не стал разбирать, где-зачем, а просто сгреб все в чемодан и скопом унес. При чем тут Эфарель? Ну сбежала я от него на балу, так не в первый раз, уже и привыкнуть должны. Или сон — не сон? Повертела руку с браслетом приподняла, ажурный ободок сполз, вязь — осталась. Вроде не тугой, а так в кожу впился. Сняла, растерла след… Само пройдет. Поболтала браслет на пальце. Украшение не удержалось, соскочило, серебристой вспышкой унеслось к шкафу, ударилось и нырнуло под кровать.

Я перегнулась, браслет лежал почти под центром кровати. Как-то сразу заныл отбитый чуть раньше затылок, и желание лезть вглубь увяло на корню, а вот листок с рисунком, вывалившимся из чемодана, был рядом. “Ну, не с пустыми руками”, — подумала я, и сердце, до чего же непостоянный орган, вновь поменяло дислокацию.

Все маленькие дети любят темные цвета, потому что хорошо их видят, черный, синий… Именно черным и синим была изображена на рисунке