лодочках. Они были куплены мной в каком-то умопомрачении, поскольку были демонски тесны, а ей вот подошли. После получаса уговоров. Теперь Алассе с них глаз не сводила и спотыкалась.

Для пешей прогулки были причины. Попробуйте представить, что произойдет, если мавка “мигнет” в полном магбусе, и все станет ясно. Несмотря на то, что я, где могла, старалась идти дворами, на нас периодически оглядывались. Еще бы! Мрачная темная ведьма тащит куда-то милейшее наивное создание, явно не желающее в это “куда-то” в таком темпе идти. Мавка же отвлекалась буквально на все. В первую очередь на свои ноги в туфлях. Потом на цветы в горшках, на гудящие магмобили, на туфли, на орущих во дворах детей, на кошек, на брошенные на тротуаре фантики, снова на туфли. В парке стало полегче, детей уже развели по домам, здесь не было магмобилей и кошек, но были цветы. Я раз пять напомнила ей, куда мы идем и недоумевала, как она раньше передвигалась.

— Я ходила тенями, — тут же отозвалась Алассе, прикипевшая к пышному кусту гортензии. — Это быстро и незаметно. Но так, как ты меня ведешь, мне нравится больше.

Я собиралась уточнить про неизвестный мне способ путешествий, как навоя… побледнела. Тьма порога, стукните меня чем-нибудь, нежить бледнеет, потому что у нее есть румянец. Да, а еще она теплая, любит цветы, кошек и эльфиков. Но это еще ничего, по сравнению с тем, что мастер Холин, кажется…

Нет, даже думать об этом не хочу.

Не хочу, но думаю. Алассе кричала: “Колдун”… Колдун, чернокнижник, черномаг. Смесок. Его мать — не темный маг, она наполовину эльфийка, а на вторую, определенно, ведьма, иначе, как она могла с ба вместе учиться? Он вне категории и ходит за грань, как к себе домой. Он знает такое, от чего у меня все волосы дыбом. И это его “убей” в склепе… Взгляд, будто сферы по доске раскладывает, заранее намечая будущие ходы… Зачем тогда помогал вытаскивать мертвого эльфа? Зачем меня вытаскивал? Зачем меня учит… всему? Возится со мной… Как он там говорил? Немного увлекся? У черномагов бывают увлечения? У них даже родители бывают, у меня же есть…

Это было еще одной причиной, почему я пошла пешком. Вопросам было тесно в голове и хотелось их вытряси. Я вспоминала ту злосчастную встречу на улице и то, как мое тело отозвалось на силу. Допрос в морге. Инквизитора, что преследовал мастера, как тень. Кольцо, которое все еще было у меня… У тех двоих тоже были кольца. Ерунда полная… А вот голос в подворотне — не ерунда. Голос…

Мавка вцепилась в мою руку, таращилась на скамейку и бормотала одно и то же.

— Я потерялась… Подружки бросили… Мне нужно на улицу Звонца, дом с зеленой крышей, он слева, второй от фонтана.

Она выцвела окончательно и сделалась похожей на ту, кем являлась на самом деле, и видеть это было немного страшно.

— Алассе…

Навоя будто очнулась. Вернулись краски на лицо и наивная детская улыбка, снова засияли золотисто-карие глаза.

— Пойдем другой дорогой, — решила я. Пусть так выйдет длиннее, но я не хочу снова видеть, как от каких-то давних воспоминаний в ней гаснет свет.

Когда подошли к нужному месту, уже почти стемнело. В просвет между домами виднелась подсвеченная торчащим на углу фонарем ограда кладбища. Все-таки у нас очень маленький город, иногда кажется, что просто крошечный… Бесшумно для такого старого строения приоткрылась дверь, две юркие кошачьи тени шмыгнули прочь и растворились в прочих тенях.

Тинве!

Хотелось бы мне, чтобы меня встречали с такой радостью, хотелось бы, чтоб с такой нежностью гладили по волосам, и не важно, что эти двое не должны существовать, важно — что двое, что радость и нежность эта, рвущая душу. Я отступила, чтобы не видно было моих горьких отчаянно-злых слез. Алассе обернулась.

— Ты уже на дороге. Не ходи туда. Там холодно и нет света. Я долго там была, пока не забыла себя. Не ходи.

Дверь закрылась и спрашивать было поздно. Там, за этой дверью, я была не нужна.

А вот дома меня ждали. Причем ошарашена визитом была не только я, но и папа, принимающий этого визитера.

— Добрый вечер, дитя, — пропел эльф, которого я мельком видела на балу в Новигоре и чуть дольше — в зале суда, куда меня вызывали свидетелем. Я говорила, Эфарель изящный? Этот был весь, как живая вода, хоть и состоял, казалось, из одних углов. Невероятно гармонично сложенных углов. Острый подбородок, тонкий нос, скулы, вздернутые к вискам внешними уголками глаза такого же цвета, как у моей костяной совы. Не понимаю, почему эльфы так на меня действуют. Не может же это быть только моей особой чувствительностью к природному дару очарования. Гость улыбнулся, не размыкая губ, глаза словно засияли изнутри. Это их свет, их внутренний свет, который я в реальности не вижу, но чувствую своей тьмой, а ведьмачья часть дара тянется к сильному природному источнику.

— Митика, — заговорил папа, ему тоже было неуютно, — это секретарь консула Лучезарии нолдор Халатир Фалмарель. Он уверяет, что ты знакома с его погибшим сыном Даллине.

Не “была знакома”, просто “знакома”. Приезжий эльф не просто знает о сыне, кажется, он догадывается о моем участии в его дальнейшей судьбе… Не может быть, чтобы в УМН не связали появление Холина и пропажу подопытного. Или у мастера настолько странная репутация, что заявиться в управление с целью врезать давнему неприятелю — в порядке вещей? Сильно сомневаюсь.

Папа вот сомневался. Сомневался, стоит ли продолжать доверять мне и не пора ли готовить упаковку для торжественной передачи меня в дом Эфар и пусть сами разбираются, что со мной делать, а то он уже всю голову сломал… Брови сошлись над переносицей, серый глаз налился грозовой тяжестью. Вот-вот молнии полетят.

Кто взял планшет, он или Холин?

— Митика, нолдор Фалмарель хотел поговорить с тобой наедине, — папа всем своим видом так старательно намекал на отказ, что я отказывать не стала, хоть и понимала — выйдет боком.

Если у меня когда-нибудь будут дети, пусть они не будут такими, как я…

Папа многозначительно дернул бровями и направился в свой кабинет — тоже разговора ждет. А мы остались. Вряд ли скандал с вытаскиванием Вельты из постели этого дивного был хорошим началом диалога, поэтому я молчала, предоставив Фалмарелю право быть первым.

— Где он? — тут же