Эпарх проворно вскочил.

– По твоему высочайшему указу, Божественный, со всего полиса и окраин собраны корабельные мастера – калафаты, медники, кузнецы и направлены в распоряжение достопочтенного патрикия Феофана. Также собраны все, кто более-менее умеет грести на вёслах. Мастерские усиленно шьют паруса, купцы поставляют со складов дерево, железо, кожу и прочие материалы. Только цену дерут не божескую! – пожаловался эпарх.

– Возьмёшь ещё, сколько надо, из казны. Во что бы то ни стало, надо отремонтировать эти, прости Господи! – чёртовы посудины и поставить их на ход! – Роман перекрестился и опять взглянул на Феофана.

– Божественный василевс, – поднявшись всем своим большим телом, облачённым в военные доспехи, осмелился опять возразить патрикий, – даже если мы поставим на ход все полтора десятка полусгнивших хеландий, этого недостаточно для боя с варварами, не говоря уже о тех, что на подходе…

– Для прямого линейного боя, конечно, мало, – согласился Роман. – Но мы, во-первых, можем действовать не прямым ударом в лоб, как варвары, а во-вторых, нам никак нельзя дожидаться подхода второй части русского флота. Я долго думал, и у меня есть план, как нашу нынешнюю слабость обратить в силу. Но этот план может воплотиться лишь в строжайшей тайне. Потому всех работников, занятых на ремонте судов, из верфи не выпускать ни единого, обеспечить их едой и ночлегом на месте!

– Слушаюсь, великий! – поклонился патрикий.

Тагматарх, едва дождавшись своей очереди, сразу начал доклад:

– Во вверенной мне императорской тагме, каждый воин готов умереть ради великого василевса и защищать императорский трон и Константинополис до последнего вздоха!

Роман кивнул, его взор из-под мохнатых тёмных бровей остановился на друнгарие виглы, который тут же быстро поднялся.

– Виглы должны утроить свои караулы, ни единого постороннего, а тем паче иноземца на ночных улицах Константинополя! Все городские ворота под особой охраной, никаких бродяг не впускать, не выпускать, только лиц по особым поручениям с моим личным разрешением! А от Секретной службы я хочу только одного, – всё так же строго продолжил император, взглянув на нездоровый лик начальника, – знать, что происходит в полисе, за его пределами, и особенно в стане варваров!

Едва в лучах Хорса из-за виднокрая показался Русалочий мыс, Ольгерд скорее почуял, чем понял, – княжеской дружины в условленном месте встречи нет.

Головная ладья причалила в удобном заливе за мысом, к ней приблизился начальник дозорной сотни.

– Темник, местные болгары рекут, князь с дружиной простоял тут дней пять, и седмицу тому ушёл дальше на полудень.

– Ночуем тут, а утром идём вслед! – распорядился Ольгерд.

Часть воинов принялась искать сушняк для костров, а часть, с позеленевшими ликами, ходили по земле, как пьяные, приходя в себя, многие тут же падали и засыпали без вечери.

Едва рассвело, тяжело пробудились, наспех поели и двинулись дальше к Царьграду, держа сушу в поле видимости.

Уже одолели большую часть пути, когда дозорные сообщили, что заметили однодревки, идущие навстречу вдоль самого берега. Ольгерд выслал одну из лодок наперерез, и вскоре дозорные вернулись вместе однодревкой к его «княжеской» ладье.

Вид самой однодревки, и находящихся в ней воинов, поразил всех. Правый борт был почерневшим, как будто лодка побывала в пожаре. Руки и головы некоторых гребцов замотаны холстинами, а у иных на ликах и телах страшные ещё кровоточащие следы от ожогов. На дне лодки лежало трое стонущих воев, вовсе изуродованных, с остатками одежды на красных, будто обваренных телах. Время от времени их поливали морской водой, и было непонятно, от чего они страдают больше – от жгучего солнца или солёной воды.

– Греки нас олядным[3] огнём пожгли! – молвил киевский сотник, поднявшись на борт к Ольгерду. – Волосы его на непокрытой голове тоже были с одной стороны подгоревшими, а шуйская рука на перевязи подрагивала от нервного напряжения.

Ольгерд велел немедля пристать к берегу и оказать помощь игоревым дружинникам. Однодревок оказалось полтора десятка, все с изувеченными, ранеными и мёртвыми воинами киевской дружины.

– Мы несколько дней стояли у Галаты, – поведал всё тот же сотник Верхола, который был за старшего, – вас ждали, и ответа от их императора на послание князя Игоря, что они нам должны заплатить ежегодную дань, причитающуюся Руси ещё по договору Олега Вещего. Они отвечали, что император занемог, но вот-вот поправится и вопрос будет, конечно же, решён. Потом в Суде появились их хеландии, – чуть больше десятка, и главный дромон под императорским стягом. Мы пошли на сближение, вокруг тех немногих кораблей стали, ждём, когда появятся переговорщики. Ромеи молчат, только усиленно крестятся. И тут видим мы, что борта хеландий на носу, корме и по бокам листами меди обиты, и в тех же местах из башен медные трубы торчат. Думаем, что за притча такая… – рассказчик остановился, смочил водой из медной фляги обрывок холста и приложил к обожженной части головы. – И тут началось то, чего никто никак не ожидал. Выскочил вдруг их военачальник, как мы поняли по одеянию, и закричал во всю глотку: «Пирос! Пирос!», и из тех медных труб прямо на наши лодьи и однодревки струями полился жидкий огонь. Дерево и люди в них вмиг запылали живыми факелами, а огонь, который падал на воду, не гас, а продолжал гореть. Мы замерли от неожиданности, а потом бросились врассыпную, потому что со всех хеландий били такие же огненные струи, поджигая наши суда, и люди от него не могли спастись, продолжая гореть даже на морских волнах, жуть! – покачал головой сотник, и на очах его блеснули слёзы.

– А князь? Где князь, что с ним? – вскричал Ольгерд.

– Мы частью прижались поближе к берегу, на мелководье, где дромонам и хеландиям нас не достать, а часть лодий с князем дальше в море ушли. Мы бросились его догонять, а Игорь собрал в однодревках всех погибших и увечных, кого спасти удалось, и велел мне отправляться с ними назад, в Киев. Сам же, горя чувством мсты праведной, отправился крушить фемы греческие на побережье Стенона, дабы силой взять то, за чем пришёл. Дальше на Вифинию и Пафлагонию пойдёт…

– Слышали? – повернулся Ольгерд к военачальникам. – Князь пошёл мстить врагу за злодеяние подлое, за лютый обман, учинённый ромеями. Поспешим же скорей ему на помощь и превратим их землю в огонь и пепел, в какой они превратили братьев наших! Вперёд! На Вифинию!

– Только идти надо мористее, чтоб сразу выйти на анатолийское побережье! – твёрдо поддержал Огнеяр.

– А нам как быть? – вопросил Верхола.

– Наказ княжеский исполнять, увечных и погибших домой поскорей доставить. Еды и гребцов я тебе добавлю. А мы поспешим у ромеев взять своё сполна, – ответил Ольгерд. – Вон, хазарские наймиты очами-то как зло блещут, поняли, что не будет им дармовой платы. А дань наша, – возвысив голос, обратился он к стоявшим неподалеку Хасану и Абреку, – в богатой Вифинии и Пафлагонии обретается, знаменитой своими медными рудниками, породистыми конями, сильными мулами, зерном и фруктами, а также церквями и монастырями, в коих добра всякого видимо-невидимо! По лодьям, и да помогут нам Свентовид со Стрибогом!