Дав условный знак дозорным однодревкам уйти мористее, старый мореход молвил кормщику:

– Кормило на четверть кола одесную!

Остальные суда, словно рыбины одного косяка, повторили движение головной лодьи. Снова вокруг бескрайние волны, и опять многих начинает мучить морская болезнь. Только на это уже никто не обращает внимания. Да и идти уже не так много. Старый мореход Буривей через день обещает землю, и здесь уже и не требуется такой точности, как выход на Русалочий мыс.

На купеческой хеландии, что шла с грузом вина из Пафлагонии в Константинополис, молодой помощник вдруг начал истово креститься, оттого что со стороны моря узрел необычное: из призрачной дымки стали появляться паруса, – один, второй, третий… Видение было неясным из-за дальности расстояния, и вскоре паруса исчезли, растворившись среди белых и таких же призрачных облаков.

– Не к добру это видение! – покачал головой старый мореход, хозяин хеландии. – Скорее всего, это погибшие корабли. Я знавал и немало таких, которых неким дьявольским ветром, возникающим вдруг ниоткуда, уносило в открытое море и губило в его пучине.

– А есть такие мореходы, которые могут ходить не только вдоль берега, но и прямо через море? – полюбопытствовал юноша.

– Есть, – коротко ответствовал старый грек, – но лучше с ними не встречаться.

– Почему?

– Потому что это всегда большое горе. Некогда это были народы моря, которые здесь, в Понте и Средиземноморье, проявляли нечеловеческую жестокость, начисто выжигая города, в которые вторгались. Они, как настоящие орудия убийств, неожиданно высаживались на берег, и после них оставались только чёрные пепелища и груды человеческих костей. А сейчас это северные скифы, – мрачно ответил старый мореход, и тут же принялся кричать на разинувшую рты от любопытства команду: – Хватит болтать, а то мель проглядите, и парус прибавьте, ветер уменьшился!

Наконец, показалась земля. Буривей привёл таврийский флот к берегам Вифинии, к устью реки Ривы, где удобнее всего было причалить судам.

– Гляди, Ольгерд, как наймиты-то хазарские шеи вытянули, – кивнул Буривей на военачальников. Один из гургенцев выглядел получше, а на бледном лике второго отражалось внутреннее страдание, телесное и душевное. – Ты, брат, им только молви сейчас, что там богатая добыча, так они прямо по воде к берегу побегут! – тихо молвил мореход на свейском, чтоб его не поняли. – Так что решай, здесь приставать, или дальше пройти в поисках князя. Потому как если сих наймитов на берег выпустить, где обретаются состоятельные христиане с церквями да монастырями многими, златом-серебром обременёнными, то не знаю, как сей оравой потом управлять, – искренне посетовал главный лодейщик.

– Думаю, князь не будет против, если мы ему с этой стороны поможем, – отвечал Ольгерд. – И ты прав, засиделись без дела что хазары, что мои варяги, они хотят наказать греков и взять свою воинскую долю, зачем их сдерживать?

Патрикий Феофил вовсе не был готов к неравной битве с грозными и жестокими северными варварами. Перед сражением он старался укрепить тело и дух постом и страстными молитвами, но страх перед грозным противником окончательно так и не был преодолён.

Император, видимо, уловил неуверенность своего флотоводца накануне решающей схватки с врагом.

– Смелее, патрикий! – зычно, будто на головном дромоне в ветреную погоду, воскликнул Роман. – Тот, кто боится сражения, проигрывает его заранее. Это я говорю тебе, как бывший друнгарий имперского флота, проведший десятки морских единоборств.

– Но хеландий мало, божественный, большая часть едва держится на поверхности, они не выдержат и небольшого шторма! А гребцов набирали, из кого попало, случайные люди ещё не слажены в команду, быстрого хода с такими гребцами развить не удастся, а манёвры неуклюжи…

– Твоя сила не в гребцах и быстром перестроении, а в том, что варвары даже не предполагают, что мы им подготовили. Твоя победа в неожиданности, эти скифы наивны, как дети, их легко обмануть, так что, с Богом! Всевышний на нашей стороне, сегодня он послал безветренную погоду, видишь, какой штиль на море? – Ободряюще рыкнул старый император-флотоводец.

– Но я раньше почти никогда… мне более привычны… – начал, смешавшись, Феофил.

– Знаю, но у нас нет выхода, я лично повёл бы в бой наши хеландии и дромоны, но… сам понимаешь, – развёл руками император. – Сегодня ты, патрикий Феофил, надежда империи, каждого её жителя, так покрой славой своё имя, пусть начертают его в истории золотыми буквами, твой час пришёл. Уповая на Господа всемогущего, иди и победи! – торжественно-возвышено закончил Роман.

Противная дрожь в руках и коленях не покидала патрикия, когда они вышли в залив, и когда остановились, поджидая россов, и особенно когда моноксилы и лодии скифов окружили их флот. Страх и нервозность всё усиливались, до того самого момента, когда он охрипшим от волнения голосом прокричал команду, и первые горячие струи шипящей огненной жидкости полились прямо в окружившие его небольшую эскадру моноксилы варваров. Но когда заполыхала одна из них, вторая, третья, столь неосторожно подошедшие из почти детского любопытства непозволительно близко, когда охваченные огнём скифы посыпались в воду, спасаясь от вездесущей, пожирающей дерево и плоть нефтяной смеси, только тогда он перестал ощущать эту противную дрожь, – тело стало враз невесомым, а голова наполнилась странным хмельным состоянием, как будто он выпил большой кубок неразбавленного вина. Он понял одно: план императора сработал, скифы ошеломлены и горят! Феофил уже, оправившись, привычно отдавал команды, дромоны и хеландии по его воле разворачивались, чтобы поразить как можно больше врагов из труб, установленных в носовых и кормовых башнях, и даже по бокам. Хмельная лёгкость в голове патрикия позволяла воспринимать адскую действительность, как некий нереальный сон или странные видения.

Скифы опомнились и стали растекаться в разные стороны, самые сообразительные из них уходили на мелководье, где их не могли достать тяжёлые ромейские суда с глубокой осадкой. Другие остервенело налегали на вёсла, быстро удаляясь от неповоротливых дромонов дальше в море или на другую сторону пролива. В наспех отремонтированных, да к тому же утяжелённых медью и сифонами старых ромейских кораблях появились течи, да и уцелевшие моноксилы уже были вне досягаемости огня – около полусотни их догорали на волнах. И победители необычного сражения развернулись для возвращения в родной залив Золотой Рог, подбирая на ходу тех скифов, которые ещё были живы и держались на поверхности.

Своё победное возвращение патрикий Феофил помнил смутно: после напряжения и страхов перед боем он воспринимал и поздравления, и ликующие толпы народа на обычно тихой военной пристани, как-то отстранённо, словно чужим сторонним взором.

Выловленных из воды варваров приняли воины Константинопольской тагмы.

Град Константина торжествовал победу над северными скифами. На улицах шло ликование, восхваление божественного императора, его соправителей и военачальников. В церквях служили благодарственные службы. Воодушевлённые ромеи по отдельности и группами приходили на пристань, чтобы поглазеть на этих самых грозных и диких северных варваров, ныне поверженных божественной волей Христа-Вседержителя, мудростью императора и беспримерным мужеством патрикия Феофила!