А вскоре и весь Константинополь смог приобщиться к зрелищу посрамлённого врага: эпарх Пётр устроил показательное шествие выловленных из вод и спасшихся на берегу полуобожжённых, грязных и страшных, как исчадья Аида, россов. Шествие началось от северных ворот гавани и продолжилось по главной улице Меса, почти через весь город к месту казни. Обычно ромеи кричали, плевались, кидали в пленников подобранные камни и палки, мальчишки бежали следом, корчили рожи и улюлюкали. Зрелище привычное для страны, которая сотни лет воевала то с внешними врагами, то подавляла восстания внутри. Сколько уже их прошло по каменным плитам Месы, – готов, гуннов, скифов, агарян, мисян, тюрок и прочих народов. Теперь опять через форум Феодосия, мимо триумфальной арки, терм, административных зданий брела вереница оборванных и мокрых воинов-россов со следами страшных ожогов. Одни шли, угрюмо озираясь, другие едва могли передвигаться, и сотоварищи вели их под руки. Но никто из них, похоже, не искал сострадания, и не ждал пощады от пленивших их ромеев. Некая исходящая от этого шествия непонятная сила постепенно начала действовать на толпу, мало кто осмеливался бросать в пленных камни, а неугомонные мальчишки как-то присмирели от чувства скрытой опасности, исходящей от этих непонятных северных скифов. Так холодеет внутри от страха, когда на повозке везут льва или тигра и даже, несмотря на прочную клетку, кажется, что она может не выдержать, и хищник вырвется на свободу. Видимо, это чуяли и вооружённые воины Константинопольской тагмы, которых было вдвое больше, чем обычно, и они всё время настороженно поглядывали на бредущих между двух линий охраны пленных варваров.

Вот мрачная колонна дошла до форума Амастриана, где раньше торговали зерном и лошадьми, а потом стали проводить публичные казни. Здесь находились статуи языческих богов, среди которых Зевс, Гелиос и спящий Геракл. Помимо этого можно было видеть искусные изображения птиц, черепах и селезней. Сама площадь была обнесена мраморной оградой с небольшими колоннами, которые венчали полумесяцы. Языческие статуи, странные изображения и частые казни породили среди константинопольцев поверье, что на Амастриане обитает нечистая сила, и люди обходили это место стороной.

На площади также стояло необычное сооружение: купол на колоннах, увенчанный пирамидой. Внутри находились серебряные бруски, служащие эталоном для измерения модия – наибольшей меры объёма сыпучих тел. На фасаде были хорошо видны две бронзовые руки, насаженные на копья, что служило предостережением для нечестных торговцев: в случае обмана или обвеса, мошенникам отрубали правую руку.

Однако на площади не только рубили руки. Император Михаил Третий сжёг здесь вынутое из земли тело императора Константина Пятого – иконоборца, а Василий Македонянин сжигал рабов, обвиненных в убийстве своего хозяина. В 932 году по приказу уже Романа Лакапина на Амастриане был сожжён предводитель крестьянского восстания в Вифинской феме Опсикий, Василий Медная рука. И руководил огненной казнью девять лет назад тот самый эпарх Пётр, который вёл сейчас на казнь пленных россов.

Константинопольский тагматарх замедлил движение колонны и вопросительно глянул на эпарха: где, как не на площади с языческими богами казнить язычников? Но Пётр отрицательно покачал головой, а потом махнул тагматарху рукой, и процессия последовала дальше. За Амастрианской площадью Меса разделялась, – один её рукав шел на запад, прямо к Харисиевым воротам города, а второй вёл на юг, к форуму Быка, туда и направилась колонна пленных.

Форум получил своё название из-за находившейся в его центре огромной полой статуи бронзового быка, который некогда был привезён в Константинополь из Пергама; ещё там его использовали как орудие казни: чрево статуи служило печью, в которой сжигали приговорённых к смерти преступников. Во время гонений на христиан множество их было сожжено в бронзовом быке. Потом уже христиане сжигали своих противников и заговорщиков, неугодных императоров и патрикиев. В период иконоборчества на площади казнили сторонников иконопочитания. Несколько сотен лет полыхало под бронзовым быком пламя, из ноздрей вырывался чёрный жирный дым, а площадь оглашалась нечеловеческими воплями, похожими на страшный рёв разъярённого тавра. Однако со временем всё приходит в негодность, и бронзовый бык сам распался от постоянного накаливания и охлаждения. Осталась только его огромная голова, которую водрузили на специальном постаменте. И остались казни, которые проводились на бычьем месте. Сначала туда притащили медную прохудившуюся цистерну и в ней сжигали преступников, а потом установили столбы и цепями приковывали к ним казнимых.

Вот на эту площадь к бронзовой голове тавра и привёл эпарх россов.

Под нетерпеливые крики заждавшейся и жаждущей зрелища толпы, обречённых провели к центру площади, и глашатай зачитал указ императора. С каждой фразой приговора толпа всё больше затихала, но не от этих слов, а от непонятного поведения россов перед своей гибелью. Взоры их глядели куда-то сквозь пёструю радостную толпу, сквозь все эти памятники и колонны, дворцы и храмы торгового града.

– Наверное, молятся своим мерзким богам, – негромко переговаривались присмиревшие горожане.

– Молись, не молись, а без священников и отпущения грехов прямо в Аид попадут. Туда им и дорога! – суеверно крестясь, отвечали другие.

Ромеям было невдомёк, что русы не молились, и не помышляли об отпущении грехов. Их взоры были там, где остались их дети и жёны, матери и деды, где остались их дома, где обитали их роды, частью которых и являлся каждый воин-рус. Они просто прощались со своими лесами и полями, со всем явским миром перед уходом в навь. Сей переход рано или поздно уготован каждому из людей, но русу важно перед родом и предками свершить его достойно. Такое поведение пленников было непонятным и, как всё непонятное, пугающим, постепенно перерастающим в страх, безотчётный и неподконтрольный сознанию собравшейся получить привычное удовольствие толпы.

Сегодня на Бычьей площади вновь горели факелы, которые должны будут зажечь сухой хворост и дрова под чёрными столбами смерти, однако слишком много было приговорённых к казни, и палачи получили приказ сжечь только военачальников россов, а остальных пленных варваров лишить жизни отрубанием головы.

Дюжие палачи привычно подступили к обречённым варварам и хотели взять сначала тех, которые едва держались на ногах от ожогов и ран, но первый же, схвативший обессиленного пленника палач, получил такой удар могучего кулака от одного из поддерживавших раненого сотоварищей, что тут же сам рухнул на каменные плиты. Будто получив сигнал, пленники стали крушить палачей, а тем на выручку бросились воины Константинопольской тагмы. Испуганная толпа отхлынула, давя задние ряды, не успевшие даже понять, что произошло. Страх вдруг взорвался ужасом перед видом настоящей, кровавой и жестокой битвы. Окрылённые вспыхнувшей яростью русы с горящими очами бросались навстречу копьям и мечам, нанося удары с такой силой и быстротой, что ромеи тут же забыли приказ тагматарха не убивать пленных. Воины разили противников, как в настоящем бою, потому что русы, у которых руки были связаны за спиной ещё там, на пристани, дрались ногами и головой столь успешно, что порой опережали копьё или меч.