– Вот, княже, пред нами та самая Ольвия, о богатстве которой издревле столь много разных легенд и слухов, и даже сказок по миру хаживало, – проговорил главный княжеский охоронец Борич, стоя на главном форуме древнего града и вытирая с лика пот, копоть и чужую кровь. Воины тащили отовсюду дорогую утварь, окованные медью сундуки, изящные в серебряной оправе ларцы, тяжёлые свитки дорогих паволок, связанных мужей, женщин и отроков. Великий град, чьи улочки не только вились у залива, но и взбегали на невысокие холмы, сейчас полыхал кострищами.

– Такова она, первая столица ромейская, ныне носящая имя Никомидия. Ещё князь Бус на сии грады греческие – Ольвию и Амастриду хаживал. А теперь мы сами воочию зрим их богатства несметные, – задумчиво рёк Борич, продолжая внимательно глядеть вокруг, не затаилась ли для князя опасность в дымящихся и полыхающих ближайших улочках поверженного града.

– И все эти богатства и красота, – князь обвёл десницей в боевой рукавице портики, статуи и дворцы главного форума, – теперь горят и рушатся из-за жадности их императоров.

– Прости, княже, – взглянул на Игоря верный охоронец, – но все мы, и ты в том числе, виновны в том поведении Романа Лакапина.

– В чём же моя вина? – явно недовольный упрёком старого охоронца, спросил Игорь.

– В том, что и христиане визанские, и исмаилиты всякое добро к ним разумеют, как слабость. Мы не угрожали, не обещали сжечь всё дотла, если не заплатят дань немедля, вот император Роман и принял нас за слабых просителей…

– Ну, теперь кичливые ромеи впредь не будут так мыслить! – хмуро молвил Игорь, окинув вором горящую древнюю столицу Восточно-Римской империи.

В это время воины привели и поставили на колени перед своим князем пожилого тагматарха и широкоплечего друнгария банда.

– Вот, княже, отбивались до последнего, их главный воинский начальник и его подчинённый. Прикажешь обезглавить? – спросил молодой статный сотник с лукавыми, чуть раскосыми очами.

– Значит, дрались, как воины, до последнего, не глядя на то, что надежды на победу, даже самой малой, у них не было? – переспросил более для того, чтобы подумать, Игорь. Сотник и его несколько разгорячённых боем воинов дружно закивали.

– Скажите-ка этому тагматарху, пусть он берёт своего воина, гребцов, и любую из уцелевших лодий, и отправляется восвояси к своему императору. И поведает ему всё, что видел в Никомидии. – наконец, властно и решительно молвил князь. Один из воинов, владевший греческим, начал переводить его слова пленным.

– Только чтоб всё, как есть, рассказал, уразумел? – отчеканивая каждое слово, молвил Игорь, глядя в очи начальника гарнизона. Тагматарх, выслушав, молча кивнул. Из его рассечённого чела текла струйка крови, заливая левое око. – Передайте на берегу, чтоб их пропустили, – бросил князь, и в сопровождении верных охоронцев двинулся к своему боевому коню. Роскошные виллы на побережье залива стали теперь местом пребывания воинов княжеской дружины. Коней тоже было в достатке, самых лучших Борич отобрал для князя. Вороной тонконогий пафлагонский жеребец с лоснящейся на солнце шерстью сразу присмирел, почувствовав на своей спине опытного наездника. Он несколько раз всхрапнул, мотнул головой, кусая удила, а потом, послушный крепкой руке, пошёл шагом, кося по сторонам умными очами.

– От темника Ольгерда посыльные прибыли, рекут, никак поспеть за князем не могут, то он здесь, то уже в другом месте, – доложил молодой ладный посыльной, подскакивая к княжеской ватаге на огненно-рыжем коне.

– Передай посланцам, что князь на вилле Фриксос обосновался, что на правом берегу залива, пусть туда едут, – молвил начальник княжеской сотни, и быстрый посланник тут же умчался прочь. Борич послал вперёд двух своих десятников с воинами, чтобы к приезду князя всё было готово. – Охорону добрую выставить, местных поваров не брать, пищу для князя готовить, как всегда, самим! – Коротко отдавал он приказы. – Да баню пусть натопят по-нашему, чтоб дыхание перехватывало, а не парок для изнеженных ромеев! – добавил он готовым сорваться с места воинам. Те стеганули коней и унеслись, поднимая дорожную пыль. Князь же с охранной сотней в окружении темников и их ближников неспешно двигался верхом вдоль живописного берега залива, оглядывая добротные сооружения. Иногда задерживались у некоторых и решали, начальнику какой тьмы здесь остановиться. Когда прибыли в укромное место у холма с оливами и взбегающим на верх склона виноградником, князь с одобрением заметил, что его ладья уже пришвартована к причалу в крохотном заливчике у роскошной виллы с мраморными колоннами. У кованой железной решётки ворот князя уже поджидали посланцы варяжского темника. Они, было, направились к Игорю, но тот устало махнул рукой:

– Сейчас в мовницу, грязь да усталость смоем, а потом и о деле поговорим. Спешного ничего нет?

– И то верно, – довольно крякнул коренастый посланец, – благое дело, после стольких сотен вёрст воздать честь Купале!

Охоронцы, как оказалось, не только знатно истопили ромейскую мовницу, но и успели нарезать лавровых и оливковых веников. И в раскалённом кальдарии стоял крепкий дух пряностей. После первой проходки духмяными вениками, князь кивнул блаженно и, вставая с мраморной лавы теплодария, обернулся к своему главному охоронцу:

– Пошли, брат Борич, по второму кругу, теперь оливковый веник испробуем! – Когда после трёх заходов в кальдарий, превращённый в парную, Игорь окунулся в бассейн фригидария, показавшийся ему не холодным, а приторно тёплым, он позвал с не меньшим удовольствием парившихся посланников варяжского темника:

– А теперь вечерять!

После мови уже стемнело, когда к столу стали собираться темники, тоже, как и князь с охоронцами, вымытые, свежие и бодрые, будто не было сегодня у них тяжкой и грязной воинской работы.

– Что-то не разумею я, та вилла, что моя тьма заняла, поменьше этой будет, да златом-серебром усыпана, а эта вроде богаче, а вокруг одно железо да олово? – спросил, садясь за стол, любопытный и разговорчивый темник Горицвет, оглядывая роскошный зал с изящными колоннами из красного мрамора с чёрными верхушками и полукруглую лестницу тоже из красного мрамора, окантованную по краям чёрным, которая вела на второй ярус дома.

– Я тоже внимание сразу обратил, – заметил Борич, – поспрашивал местную обслугу, оказалось, что имя хозяина виллы – Фриксос, что означает по-гречески «рябь воды на ветру». А по их древним поверьям, благоприятными для человека с таким именем являются как раз олово и железо, а цвет защиты – красный и чёрный. Вот оттого тут вокруг железо да олово и чёрно-красный мрамор.

– Так ромеи то давно уже христиане, чего они тогда за старую веру цепляются? – подивился Горицвет.

– Знаешь, брат Горицвет, – молвил основательный Притыка, зачёрпывая из дивно изукрашенной оловянной посудины душистой каши, – был у меня купец знакомый, так он, когда отправлялся на торг, брал с собой всяких богов, – и римских, и греческих, и наших славянских, иудейские символы и христианские кресты. Я его спрашиваю: зачем? А он мне в ответ: а вдруг что поможет, не одно, так другое! Вот так, видимо, и тут, коли нет единения с богами подлинного, то хватается человек за одни символы.