— Мужик у меня есть. Уйди, паразит. Я не шлюха. Пусти, говорю.

— Не трепыхайся, пташечка. От меня не выскользнешь. Да н чем я хуже твоего мужика? Ну-ка, раздвинься. Сейчас попробуешь, сама меня искать станешь.

Баба боялась кричать, звать мужа. Знала, попала в лапы фартового.

Рябой его узнал по голосу. Усмехнулся криво и позвал:

— Крыса, эй, Крыса, хиляй ко мне шустрее!

В углу стало тихо. Вот и баба, застегиваясь на ходу, сумасшедше рванулась домой. А из темноты послышалось недовольное:

— Эх, сукин выродок, такой кайф мне сломал. Иль горит у тебя, обождать не мог?

— Дело есть, — оборвал Рябой. И оба фартовых молча, гуськом пошли к хазе. Когда до нее оставалось рукой подать, услышали звук гульбища из окна отпетой проститутки.

— Глянь Цаплю. Если там, зови на хазу. И мигом.

Вскоре втроем сидели за столом, в задней, скрытой комнате дома.

— Слушай, Крыса, в последний раз тебе говорю: засеку, как бабу сильничаешь, выкину из закона. И из «малины» — под сраку. Западло у нас, фартовых, баб силой брать. Засеку еще — сам замокрю паскуду. Иль закон тебе по хрену? Уже не впервой ботаем о том. Да еще ту, что на железке вкалывает. Тут неподалеку живет. Кто ж, считай, в своей хазе срет? На нас тут потому не стучат, что мы своих не трогаем. Иль ты с шестерками ровня? Иль выветрило, что сделали с теми, кто бабу силовал и испозорил, юбку на голову задрав? Я освежу твой гнилой крендель. Тех мудаков фартовые замокрили. А бабе за молчок пять кусков отвалили. Не дорого ли «малинам» ваши муди обходятся?

— Она не очень противилась.

— Захлопнись. Мои уши не из жопы растут. Штаны снимать не надо было, чтоб слышать, как ты тарахтел.

— Ну ладно тебе. Приспичило. Живой ведь я, — оправдывался Крыса.

— Приспичило — хиляй к клевым. Их уламывать не надо. А на мужних — не прыгай. Больше трехать не стану. Но пахану скажу завтра. Пусть сам думает, что с тобой утворить.

Крыса сразу сник:

— Зачем пахану? Не полезу ни к одной — век свободы не видать, если на какую гляну.

— Это уже было, — отмахнулся Рябой. И продолжил — Мы от своего района всякую перхоть и шушеру отваживаем. Чтоб тут тихо дышалось, чтоб лягавые не совались. Из-за таких паскуд, как ты, не одна «малина» погорела. Сколько кентов дарма парятся из-за падлюг. И тебе не сойдет. Усек?

— Клянусь, завязал.

— Цапля, ты как? — спросил Рябой.

— Тошно мне вас обоих слушать. Пора о деле толковище начинать, — равнодушно сказал Цапля, отвернувшись к окну. И тут же увидел, как к хазе подходят двое милиционеров. — Линяем, лягавые! — успел предупредить.

И все трое мигом вылетели из дома через окно. Крадучись пробрались к вокзалу, покружили по боковым улицам.

На вокзале столкнулись с Дроздом. Поделились дурной новостью. Тот вызвался все разнюхать. И пока законники завернули в тихий притон, поплелся к ним на хазу.

Там, ввалившись в дверь, прогорланил, сипло от страха:

— Нинка, лярва, я пришел! Снимай сапоги, я спать хочу!

Милиционеры рассмеялись и, подняв Дрозда на ноги, сказали тихо, но веско:

— Не лепи темнуху, как у вас говорят. Быстро говори, где хозяева прячутся?

— Я хозяин! — сипнул Дрозд и замолк, узнав оперативника.

— Старый знакомый! — скривился тот. И ловко нацепил на шныря наручники.

— Извиняться будете, гражданин начальник. В этом деле я чист, как стеклышко, — верещал шнырь.

— Не исключено. Следствие установит, — последовал ответ.

— Тогда снимите браслетки, — требовал Дрозд. — Прокурор все равно не даст вам санкции на мой арест. За треп не забирают.

Оперативник предложил присесть и спросил коротко:

— Так ты настаиваешь, что живешь здесь?

— Как мама родная.

— Значит, и это твое, — вытолкнул из-под ноги кирзовую сумку.

Глаза Дрозда забегали, закрутились, словно хотели просверлить, заглянуть внутрь. Но чувство осторожности взяло верх:

— Липу мне подкинули. Не моя она. Век свободы не видать, никогда ее не видел.

— А ее искать не надо было. За печкой стояла. Но подкидывать такое кто бы стал добровольно? Здесь доля тех, кто обокрал ювелирный. И немалая доля. Раз ты хозяин, должен знать, что здесь и как эта сумка сюда попала.

— На «пушку» берете, гражданин начальник? Я на дела не хожу. Ювелирный не брал. И эту мошну не видел, — взмокла спина шныря. Так не хотелось взять на себя дела, от которого ему перепала лишь пылинка!..

В голове все разом прокрутилось. Ведь не меньше, чем полтора червонца влепят. А режим? Строгий или «крытка» — тюрьма, значит… Кенты лишь вздохнут, узнай, что Дроздом следствие подавилось и успокоилось.

Но шнырю они ни одного подогрева не пришлют. И тот же Дядя скажет на разборке: был шнырь и накрылся, но греть его нам — западло.

Да и прошли времена лихой молодости, когда соблюдались законы «малин». Теперь в законниках всякая шпана да блатные. Настоящих воров нет. Так за кого страдать и мучиться?

— Если ты не знаешь этой сумки, значит, знаешь ее хозяев.

— Не знаю. Я случайно зашел, на огонек, — выкручивался шнырь. Выдавать фартовых не входило в его интересы. Знал, что за это может лишиться жизни.

— А где ты огонек увидел? — рассмеялся оперативник.

И спросил — Где хозяева теперь? Они послали тебя разнюхать, нет ли в хазе засады и ты им должен сказать, можно ли сюда вернуться?

Ничего такого не было. Просто я иногда заходил. Жили тут всякие. Иные водярой угощали иль вином. Другие — выкидывали вон под жопу. Когда как везло. Вот и в этот раз зашел, не зная, что будет.

— Ну что ж, пошли в отделение. Через несколько дней вспомнишь, кто и зачем тебя сюда послал, — встал оперативник. Поднялся и второй, он был, в отличие от оперативника, в форме.

Дрозд знал по прежнему опыту: попасть в милицию легко, а выбраться оттуда, да еще с его биографией, практически невозможно.

— А почему я с вами идти должен? По какому праву гребете честного человека? Я никакого дела не делал, ни в чем не замешан, почему заставляете идти с вами? Не пойду! — возмутился шнырь.

— Виноват иль не виноват, на месте и разберемся. Вошел ты сюда, как хозяин, таким и назвался. А потом другое заговорил. Вот и надо установить, в каком деле ты чист, как стеклышко, а в каком — замаран.

— Не пойду! — растопырился Дрозд.

— Будем вынуждены силу применить, — предупредил оперативник. И, взяв упиравшегося шныря под локти, оба милиционера вынесли его во двор. Шнырь ругался во всю глотку:

— Чтоб вам мамы родной век не видать! Не пойду в вашу лягашку, фараоны проклятые!