— счастливый, по слухам — соперник молод, облечен властью, богат, и с Сашей у него особая мистическая связь. Пусть они были врагами — разве это не делает их отношения только острее? Стоит ли надеяться, что Саша хотя бы вспоминает скучного сорокалетнего старика? С ним она и сошлась потому лишь, что ей все равно было, в чьих объятьях пытаться позабыть ту роковую страсть.

Белоусов заставил себя расслабить сжавшиеся в кулак пальцы. Такими мыслями он не помогает ни Саше, ни самому себе. Никто не имеет права судить ее, не пройдя через то, что выпало на ее долю. И он, ее муж перед Богом и людьми, не имеет права отступаться от нее.

Я не знаю, чем ты теперь руководствуешься в своих решениях. Если б однажды ты пришла ко мне и сказала, что полюбила другого и хочешь быть счастлива с ним — я не сказал бы тебе ни слова упрека.

В действительности он бы испытал нечто вроде облегчения; но об этом он даже мысленно говорить ей не стал.

Но ведь сейчас происходит другое, Саша! Рядом с этим мужчиной, что бы вас ни связывало, ты каждую минуту в смертельной опасности! Я молюсь, чтоб ты знала, что делаешь и ради чего.

Любовь не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Хотел бы я, чтобы ты знала: что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне. Пусть весь мир отвернется от тебя — но только не я. Я верю: что бы ты ни делала, это и есть правильное. И надеюсь, что смогу еще чем-то тебе помочь.

Любовь никогда не перестает.

Глава 34

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Апрель 1920 года.

— Сегодня опять в храм? — Пашка, как обычно, дежурил у выхода из малой гостиной.

— Ну да, — Саша улыбнулась ему и пожала руку. — Куда мне еще идти-то…

— Машину вызвать или пешком пойдем?

— Да давай пешком, дождя нету вроде.

Привычно отметившись на посту, они вышли во двор, на длинную ведущую к воротам аллею. Участок дорожки и кусок ограды, раскуроченные взрывом «Кадиллака», были уже аккуратно восстановлены. Если не присматриваться, и не поймешь, какая тут произошла катастрофа совсем недавно.

Улицы в этой части города покрывала ровная брусчатка. Ливневая канализация хоть и работала исправно, но с бурными весенними потоками не справлялась. Усыпанной белым снегом Москву Саша видела всего однажды — в день приезда. Дома тут топились углем, и вездесущая черная пыль пачкала снег едва ли не раньше, чем он успевал осесть. Теперь эти грязные залежи стремительно таяли, наполняя улицы темными потоками. Саша сперва старалась не замочить замшевые ботиночки, но скоро осознала тщетность этих попыток и пошла прямо по воде. Кое-где еще сохранилась с ночи тонкая наледь, она со звоном проламывалась, когда Саша на нее наступала. Солнечные блики играли на поверхности черных луж.

Пахло грязной городской весной. Мальчишка-разносчик пробежал вприпрыжку и забрызгал восседающую в пролетке барыню; та принялась было орать на него, размахивая зонтиком, но шалуна и след простыл. Саша расстегнула пальто — хотелось дышать полной грудью.

— Смотри, Пашка, вон уже грачи прилетели! А ты чего смурной такой? Случилось что?

Обычно разговорчивый Пашка был сегодня не по-весеннему хмур и старательно смотрел себе под ноги. Саша решила уже, что он не ответит ей. Что же, он, в общем-то, не обязан. Она ему не начальство, чтобы требовать отчета.

— Да вот, сослуживца бывшего повстречал, — буркнул Пашка, когда Саша уже успела позабыть свой вопрос. — Недавно еще за папиросами всем бегал… теперь без ноги. Отстрелили черти ваши, на Тамбовщине.

Саша не нашлась, что ответить.

— У нас же весь отряд туда отправили. А я в госпитале отлеживался после ранения того, — Пашка сплюнул в черную ледяную воду. — После госпожа Щербатова меня в личной охране оставила. А ребята мои все там полегли, пока я тут дверные косяки подпирал.

— Ты знаешь, Пашка, я пыталась это прекратить, пыталась.

— Да не в тебе дело, комиссар… Дай-ка руку, проведу по сугробу, а то по колено вымокнешь… Ваши там звереют. Наши — тут. И столько народу уже загублено, что никак не примириться теперь. Отступать некуда, надо идти до конца, покуда вовсе друг друга не перебьем. Конца-краю не видно войне этой проклятущей…

Саша знала, когда и как закончится проклятущая война, но рассказывать не стала. Может, после Пашка поймет… если, конечно, по службе не окажется внутри храма в тот день.

Пашка, конечно, был огэпэшник, враг. Допросы и расстрелы противников режима были для него рабочей рутиной — так же, как для Саши в свое время. И все же чувствовалась в нем глубокая тяга к справедливости. Будет жаль, если в тот день он окажется внутри храма… впрочем, мелочь на фоне того, чем уже пришлось и еще придется пожертвовать.

Перед входом Пашка спросил:

— Ты ведь надолго в подвалы, как обычно? Я не буду тогда у дверей стоять, лады? Свечку по Вере Александровне на канун поставлю. Сорок дней сегодня.

— Ты что же это, отпрашиваешься у меня, что ли? Бог с тобой, делай тут что хочешь. Тебя разыщут, когда меня отпустить решат. Читай покуда свои шпионские романы…

Сашу, как обычно, встречали. Она не менее дюжины раз проходила подземными коридорами, но без провожатого ни за что бы не нашла дороги в этих переплетениях. Самсон ждал ее не всегда, а только когда были новости. Бывало, ее просто оставляли одну в келье на несколько часов. Хоть заняться тут было решительно нечем, даже книг не водилось, это совсем ее не тяготило. Ей нравилось побыть вот так наедине с собой, впадая в легкий транс и ни о чем не думая.

Сегодня Самсон ожидал ее. Как обычно, он сперва закончил молитву и потом только обернулся к Саше.

— Что Вершинин? — нетерпеливо спросила она. Как и Матрона, Самсон не тратил слова на приветствия и прочие пустые фразы, и Саша тоже сразу начала с дела. — Может он достать взрывчатку?

— Все он может. Торгуется, конечно, как черт. Ну да у нас есть люди, которые и не с такими сговаривались.

— Хорошо. С Тамбовщины есть известия?

— Все по-прежнему. У ваших нет боеприпаса, чтобы атаковать. У врага нет транспорта, чтобы вглубь по бездорожью ломиться. Выжидают, когда дороги подсохнут. Это середина мая, не раньше.

О делах